Два года на палубе

В этот день я буквально чудом остался цел и невредим — случай не столь уж редкий в матросской жизни. С самого утра я работал наверху и почти час провел на фор-брам-рее, который, удерживаясь на месте всего одним узлом, был только что поднят на гордене. Закончив свое дело, я скатал лишние каболки, взял лопатку для клетневания, осторожно ухватился за такелаж брам-стеньги, снял одну ногу с рея и уже собирался оторвать другую, как вдруг узел отдался и рей рухнул вниз. Благодаря тому, что я держался за снасть, со мной ничего не произошло, но все-таки сердце у меня сильно забилось. Стоило узлу распуститься секундой раньше, или задержись я хоть на мгновение, меня швырнуло бы в воду с высоты девяноста — ста футов, а может быть, что еще хуже, прямо на палубу. Подобные происшествия со счастливым исходом моряки всегда обращают в шутку, и того, кому вздумалось бы жаловаться всерьез, просто подняли бы на смех. Матрос и так прекрасно понимает, что его жизнь в буквальном смысле часто висит на волоске, и ему не надо напоминать об этом. Я знаю много случаев, когда человек спасался только благодаря счастливой случайности, и никто не придавал происшедшему ни малейшего значения. Как-то темной ночью у Горна, где невозможно спустить шлюпки, чтобы подобрать упавшего за борт, один из наших парней брал рифы и, поскользнувшись на перте, выпустил из рук риф-сезень. Работавший рядом Джон-француз успел схватить его за воротник и втащил на рей, прикрикнув: «В следующий раз держись крепче, желторотая обезьяна, чтоб тебе провалиться в преисподнюю!» И больше не было сказано ни слова.

Воскресенье, 7 августа. 25°59' южной широты, 27°00' западной долготы. Говорили с английским барком «Мэри-Кэтрин», шедшим из Байи в Калькутту. Это был первый встреченный нами парус, и впервые почти за сто дней мы увидели и услышали голоса других людей. Даже выкрики чужих матросов, тянувших снасти, звучали в наших ушах музыкой. Сам барк оказался старой посудиной с высокой кормой и сильно поднятым полубаком. Как у всех английских «чайных фургонов», его нос и корма были круто обрублены. Барк нес верхние и нижние лисели, но, по словам его капитана, все равно не мог выдавить больше четырех узлов, и они приготовились к долгому плаванию. Мы же шли по шести даже при слабых булинях.

На следующий день около трех часов пополудни встретили большое судно «корветной» постройки под английским флагом с брамселями и трюмселями на всех мачтах. Оно шло курсом зюйд-тень-ост, возможно к мысу Горн. На марсах у него стояли матросы, а своими черными топами, тяжелым рангоутом и многим другим оно походило на военный корабль. Имея хороший ход, «англичанин» являл собой великолепное зрелище, а на бизани гордо развевался флаг св. Георгия. Мы, вероятно, мало в чем уступали ему благодаря нашим широко раскинувшимся с обоих бортов лиселям, которые поднимались пирамидой к бом-брам-лиселям и трюмселям, так что корпус совершенно тонул в облаках парусины.

Пятница, 12 августа. Днем открылся остров Тринидад, находящийся на 20°28' южной широты и 29°08' западной долготы. Погода была великолепная, по морю бежала едва заметная рябь от легкого пассата, а сам остров казался маленьким голубым холмом, возвышающимся посреди стеклянного поля. Говорят, что этот столь мирный на первый взгляд остров долгое время служил убежищем для шайки пиратов, хозяйничавших в тропических морях.

Четверг, 18 августа. В три часа пополудни открылся остров Фернанду-ди-Норонья, лежащий на 3°55' южной широты и 32°35' западной долготы. А в ночь с пятницы на субботу мы в четвертый раз после выхода из Бостона пересекли экватор по долготе 35°. Таким образом, от острова Статена мы шли двадцать семь дней, покрыв более четырех тысяч миль по линии пути с учетом всех перемен курса.

Теперь наша широта росла с каждым днем. Последний привет из южного полушария — Магеллановы облака — уже давно погрузились за горизонт, и на небосводе вставали привычные светила и созвездия Севера — Полярная звезда, Большая Медведица и другие. Ничто, кроме открывшейся земли, не позволяет полнее ощутить радость приближения к дому, чем сверкающее звездами то самое небо, под которым ты родился. Погода стояла томительно душная, с обычным для тропиков палящим зноем, перемежающимся шквалами и ливнями. Но никто не жаловался, памятуя, что каких-нибудь три или четыре недели назад мы бы отдали все, лишь бы оказаться в этих широтах. К тому же у нас было изобилие дождевой воды, которую мы набирали в растянутый горизонтально брезент с положенным посредине ведром. Шквалы налетали с обычным для тропиков постоянством.