Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921

Мы с Сухановым побежали тогда разыскивать М-ва, коммуниста, бывшего московского рабочего, исполнявшего в данный момент обязанности председателя Совтрударма. Было уже половина четвертого, до окончания служебного дня оставалось всего полчаса. М-в, которому мы рассказали все дело и объяснили причины, не позволяющие мне медлить с отъездом, возмутился явным саботажем «помпома». Он сейчас же послал записку командующему войсками округа, от которого без пяти минут четыре получили в Военно-санитарном управлении распоряжение: 1) выдать мне обязательно сегодня же командировку в Москву «по делу, известному Совнаркому» и 2) посадить «помпома» на семь суток под арест за явную волокиту и неисполнение распоряжений начальства.

Что думал бедный «помпом» насчет этого неожиданного финала его попытки ущемить крамольника, я не знаю, но в семь часов вечера мне были вручены все необходимые бумаги. Выехать удалось, однако, лишь на следующий день вечером, так как в этот день в поезде не оказалось места.

По приезде в Москву я узнал, что своей волокитой «помпом» оказал мне услугу. Еще до начала первого заседания конференции делегаты, собравшиеся в помещении нашего партийного клуба, были арестованы. Спаслись только те, которые не успели прийти или которых предупредили члены нашего Союза молодежи, немедленно расставившие пикеты по всем окрестным улицам и на этой работе также отдавшие две-три жертвы в руки ЧК. Все арестованные были, правда, недели через три-четыре выпущены. Но не опоздай я благодаря «помпому», в моей тюремной биографии могла бы прибавиться лишняя страничка…

Что означало такое противоречивое поведение большевиков, я и сейчас не знаю. Была ли это сознательная провокация, в частности по отношению ко мне, получившему возможность приехать «на конференцию» по постановлению самого ЦК коммунистической партии? Или ЧК еще раз хотела показать, что у нее своя рука владыка и никто ей не указ? Повторяю, я этого не знаю. Но конференция не состоялась. Жизнь московской организации была на несколько недель парализована. А в то же время Мартов получил разрешение на выезд за границу, куда ЦК спешил отправить его для участия в съезде Германской независимой социалистической партии в Галле, где должен был решаться вопрос об отношении к коммунизму и 3-му Интернационалу…

Глава III На фронт!

В Москве я застрял недели на три. Велись разговоры о возвращении меня в Москву. Об этом ходатайствовало мое прежнее начальство по Наркомздраву. Этого требовал наш ЦК. Но ничто не помогало. Семашко дал мне высочайшую аудиенцию. Изложив свою горькую обиду на то, что я так резко отверг его заботы об участи моей семьи, он заявил, что оставить меня в Москве никак не может; уверял даже, что это для моего блага, намекал, что ЧК непременно арестует меня. Он соглашался, однако, на Урал меня не возвращать, предоставляя мне выбрать любое место службы, кроме Москвы.

Выбор, однако, был невелик. Ехать в один из крупных городов юга – Киев, Харьков или Ростов-на-Дону – нельзя было, так как отдаленность от Москвы сильно затруднила бы мои сношения с ЦК. Любой же город Центральной России во всех отношениях оказался бы ничуть не лучше Екатеринбурга: то же вынужденное безделье, та же мертвечина, та же удушающая атмосфера произвола мелких провинциальных диктаторов…

Подумав несколько, я решил проситься на русско-польский фронт. Там, по крайней мере, будет новая среда и новые впечатления, которые несколько скрасят убогую серость провинциальной жизни. Хотелось также присмотреться к Красной армии. Я знал, разумеется, что большевистская атмосфера террора, наушничества, доносов не даст мне возможности ближе сойтись с красноармейцами и говорить с ними по душам, что придется ограничиться ролью «стороннего наблюдателя», но все-таки…

Со стороны Семашки препятствий не встретилось, и по выполнении всех нужных формальностей я покатил в Минск, где находился в то время штаб фронта. В кармане у меня было письмо начальника Главного военно-санитарного управления к начальнику Военно-санитарного управления Западного фронта с просьбой дать мне назначение административного характера. Насчет езды мне опять посчастливилось. По знакомству я попал в один из «собственных» вагонов, какие в громадном количестве имелись в распоряжении различных ведомств. Вагон был четвертого класса, но чистый. В нем была печка, на которой проводники кипятили воду и даже готовили обед. Народу было всего человек двенадцать, и ехать было очень удобно.

В Минск я прибыл в последних числах сентября. После разгрома под Варшавой Красная армия отхлынула далеко назад, и с первого же дня я услышал разговоры о возможной в близком будущем эвакуации Минска.