Два года в Испании. 1937—1939

— А я сделаю все, чтобы полететь. Я себя чувствую как рыба, которую течение проносит мимо акульей пасти, и она видит, как щелкают челюсти.

Полковник спокойно скрутил сигарету и вытер усы.

— Эта война превосходит мое воображение, — сказал он, — и поэтому мне все равно. Если бы не лошади, я бы не принимал в этом участия. Когда ничего не понимаешь, надо положиться на судьбу. На Майорке у меня с десяток друзей, и все они, как теперь говорят, фашисты. Я не могу понять, что происходит. И мне жаль лошадей: люди их забыли.

— Люди забыли людей, — с силой сказал Контрерас, и полковник удивленно посмотрел на него. — Мир забыл испанцев. Если когда-нибудь нашим потомкам расскажут, что на этом пароходе с трилитом ехала беременная женщина… что за нами охотились англичане, французы, не говоря о немцах, итальянцах и таких же, как мы, испанцах… Впрочем, не таких же… И что в то же время были женщины, которые рожали детей фашистам…

Полковник пожал плечами.

— Рожают всегда, — сказал он. — Так хочет бог.

«Цыган» снова взбежал на капитанский мостик, как только вдали показалась Майорка. Он не отрывался от бинокля.

— Пальма, — сказал капитан, показывая на белую полоску. — Порт.

— Почему нет встречных? — спросил «Цыган».

— Мы идем ближе других. Другие боятся, — усмехнулся капитан.

— Ты нарочно так идешь?

— Да. Нахалов не проверяют, — снова усмехнулся капитан.

«Цыган» резко опустил бинокль и сказал дрогнувшим голосом:

— А если бы мы влетели туда с нашим трилитом и…

— Откуда ты знаешь, что мы везем?

— Это все знают. Только беременная не догадывается.

— Без осмотра нас к порту не подпустят. Авиации куда легче взорвать его, и то она мало что делает.

«Цыган» стукнул биноклем по перилам.

— Авиации у нас нет, капитан! Авиации у нас столько, сколько зубов у улитки!

Он в первый раз не улыбнулся и говорил сквозь зубы.

— Ты говоришь — храбрый, трус… (Капитан вовсе не говорил этого.) Разве в этом дело? Прошел «Канариас», или теперь вот… Разве я боюсь их? Я их вижу, и я хочу их уничтожить! Вплавь бы кинулся, влез на мол и — стрелять, бить, взрывать! Что трудно? На месте стоять. Сдерживаться. Рассчитывать. Отступать. Понимать, что дело дрянь. Что страшно? Умереть? Какой испанец боится смерти! Страшно, когда твои руки не могут дотянуться до горла врага. А его — дотягиваются. Душат. Без оружия нет армии. Мне бы быть партизаном. И буду, если не победим. Прятаться, менять места, голодать и бить их, где попало, где только можно! Бить всегда! А ты?

— Мое дело — идти этой дорогой и ждать. Пока не подойдет миноносец или не вынырнет самолет и без всякого предупреждения бацнет. И от нас не останется и ноготка.

Капитан сказал это скучающим голосом. «Цыган» положил руку ему на плечо.

— Я — простой человек, — начал он.

— Нет, хитрый, — возразил капитан.

— Ну, хитрый, — миролюбиво согласился «Цыган». — Я — неграмотный мужик…

— Врешь.

— Немножко вру, — снова согласился «Цыган». — Немножко подучился. Мы понимаем друг друга. Я возьму тебя в свой партизанский отряд, когда… когда он будет.

— Я подумаю, — просто ответил капитан.

* * *

Пароход поравнялся с Пальмой де Майорка. От берега его отделяли считанные километры. В бинокль были прекрасно видны суда на рейде, уходящие вверх дома белого города, башни знаменитого собора.

«Цыган» протянул быстрым жадным движением руку вперед, словно собираясь схватить Майорку, сжал пустой кулак и усмехнулся.

— Твое и не твое, — сказал он капитану. — Испания и не Испания.

Сесть на мостике было не на чем. «Цыган» тяжело опустился на пол и скрестил ноги. Он внезапно потерял всякий интерес к Майорке.

— Самое скверное не это, — сказал он тусклым голосом. — Самое скверное, когда надо отдавать им новый кусок. Без боя еще хуже, чем с боем. Стоишь под деревом и думаешь: завтра к этому дереву уже не придешь, завтра под ним встанет фашист. В Испании мало деревьев.

— Поди потанцуй, — сказал капитан.

— На кладбище не танцуют, — резко ответил «Цыган» и сейчас же прибавил, как бы извиняясь: — Ты привык ходить тут, но ты вспомни, как шел в первый раз.

Он обхватил голову руками и начал раскачиваться.

— Мы не можем победить, понимаешь ты, — простонал он. — Не можем! Чудес не бывает! И мы с тобой тоже виноваты! Мы теряем Испанию, капитан! Испанцы теряют Испанию!

Он спрятал голову в коленях, но продолжал раскачиваться.

Капитан конфузливо кашлянул, потом сказал сердито:

— Испания не монета, разожмешь руку, она в море не упадет. Она и не корабль, ко дну ее не пустишь.

«Цыган», казалось, не слушал. Однако он перестал раскачиваться. Потом он открыл совершенно спокойное лицо и легко вскочил на ноги.

— Меня считают счастливым, — сказал он. — Я и сам все время думал, что мне везет. Две недели тому назад фашисты взяли деревню, в которой жила моя семья.

Не глядя на растерявшегося капитана, он сбежал с мостика и подошел к Соледад.

— Вам нехорошо, — мягко сказал он ей, — я вижу. Но это ничего. Чем больше вы будете терпеть, тем лучше будет вашему сыну.

Он говорил очень быстро и не смотрел на нее.