Два года в Испании. 1937—1939

— Мы, испанцы, очень виноваты перед нашими женщинами. Я тоже. Мы считали их ниже себя. Как же можно было тогда доверять им детей? А теперь женщины стали выше нас. Дети поймут это и будут как их матери. Я надеюсь, что моя жена ведет себя так же, как вы.

— Господи, да я же такая глупая, — до слез краснея, ответила Соледад. — А где ваша жена?

— В тылу, — спокойно сказал «Цыган», глядя в сторону, на Майорку, и не видя ее. — В глубоком тылу.

* * *

Расчет капитана оправдался: никто не остановил парохода, проходившего рядом с Майоркой, никто не погнался за ним.

Остров остался позади. Он снова превратился в белую полоску, она долго таяла в голубом тумане и наконец исчезла.

Солнце давно уже оказалось позади парохода, сияющая дорога тоже уходила назад. Было мгновенье, когда море казалось серебряным. Потом шар солнца опустился в море, покраснел и канул в воду. Сумерки и прохлада наступили сразу, — пассажиры только тогда заметили, как жарко было днем.

Матросы укрепили фонари на носу, на корме и на бортах. Огни ярко освещали палубу. При фонарях звезды были еле видны.

— Как будто бал, — сказала Соледад. — Но зачем столько света?

— Чем больше подчеркнутых предосторожностей, тем меньше подозрений, — ответил Андрес. — Вы не собираетесь лечь?

— Нет. Мне так легко дышится. И я все равно не усну.

— Вы волнуетесь?

— Конечно. Я так давно не видала мужа.

— Теперь уже ничего не случится.

— Надеюсь.

Андрес оглянулся и прошептал ей на ухо:

— Знаете, что я обнаружил? Один из пассажиров едет под чужим именем.

Соледад изумленно отшатнулась.

— Не пугайтесь. Ничего таинственного. Вы обратили внимание на Контрераса? Вы заметили, что он говорит не так, как говорят чиновники?

— Нет, — робко ответила Соледад.

— А я заметил. Я вспомнил, кто это. Мигель де Кредос.

— Кто это? Я очень необразованная.

— Известный писатель. Я знал, что он работает в институте земельной реформы, но совершенно забыл об этом. Мигель де Кредос — псевдоним. Едет он как раз под своим настоящим именем. Мы сейчас подшутим над ним.

— Разве можно шутить над большими людьми?

— Шутили же мы над «Цыганом».

— «Цыган» простой.

— Зато Кредос его не стоит.

Андрес разыскал Контрераса и привел его к Соледад. За ними потянулись остальные пассажиры и свободные матросы. Только капитан не сходил с мостика да «Цыган» разложил циновку в темном уголке палубы и, растянувшись на ней, заснул.

— Дон Мигель, — торжественно начал Андрес, — я вызываю вас на суд народного трибунала. Его члены — все бодрствующие этой ночью. Я обвиняю в вашем лице всю испанскую литературу, начиная с Сервантеса и кончая вами самим. Я обвиняю ее в том, что она вовремя не начала борьбы с фашизмом.

— В особенности Сервантеса, — фыркнул Контрерас-Кредос. — Если память мне не изменяет, в шестнадцатом веке фашизма еще не было.

Он подошел неохотно, приподнято-насмешливый тон Андреса и смех остальных раздражали его, но что-то задело его за живое.

— Совершенно верно, — подхватил Андрес, — в особенности Сервантеса. Он убедил мир и нас самих в том, что испанец либо безумен, как Дон-Кихот, либо глуп, как Санчо Панса.

— Старая песня, — снова не удержался от реплики Кредос.

— На ней построен фашизм, — отпарировал Андрес. — Фашисты считают, что их противники непременно впадут в безумие, а народ глуп и все вытерпит. Все бьют Санчо, все обещают ему счастье, и все помыкают им. Возьмем вас. Как писатель вы — Дон-Кихот: думаете, что изысканными статьями можно, как заклинаниями, разрушить чары волшебника Франко. Как руководитель института земельной реформы вы — Санчо: делите землю, которую фашисты отбирают у нас кусок за куском.

— Это совершенный вздор! — крикнул Кредос. — Бред! Дурачество!

Чувствуя, что уже втянул его в игру, Андрес оставил реплику без ответа.

— Мы сейчас на ничьей земле, вернее, на ничьей воде, — продолжал он.

— Нет, — вспыхнув, сказал помощник капитана, — пароход — это республиканская территория.

— Несмотря на шведский флаг?

— Несмотря ни на что!

— Все равно. Мы вне Испании и вне мира. Мы одни можем взглянуть на войну с беспристрастием отдаленья и с болью участников.

Кредос внезапно успокоился, как будто все его негодование излилось раньше. Он внимательно оглядел окружающих. Они смотрели на него с полуулыбкой ожидания и недоумения: в игре они почувствовали что-то серьезное, ответственное, но не понимали, как это вышло. Кредос перевел глаза на Андреса. Майор был растерян: шутка обнаруживала трагическую изнанку.

— Майор Андрес, — тихо начал Кредос, — я слыхал о вас. Вы храбрый офицер, это дает вам право ставить и более жестокие вопросы. Надо было только поставить ваш прямее и проще, потому что члены суда могут не понять вас. И вы забыли включить в число обвиняемых себя самого. Ведь вы говорите не об одной литературе, но обо всей испанской культуре. Я согласен, чтобы ее судили матросы. Но они должны понимать, кого судят.

Кредос уже ни на кого не смотрел. Если он видел что-нибудь, то только море.