— Как же я сладко спала, — сказала Соледад. — Уже день. Наверное, Барселона совсем близко. А говорили, что это опасное путешествие. Совсем пустяки. Я не успела поблагодарить вас, сеньор Кредос, за вашу замечательную речь. Я не все поняла, но вы говорили так хорошо!.. А где же все? И что это с вами?
— Была бомбежка, — отрывисто сказал Кредос. — Капитан и один матрос убиты. Вам лучше уйти снова в каюту. Мы скоро приедем.
Соледад не вскрикнула, только приложила руку к сердцу. Потом она оглянулась, увидала на мостике людей, поняла, что там происходит, и медленно пошла туда. Она опустилась на колени перед трупами, покрытыми флагом, с еще большим трудом встала и шепотом спросила помощника капитана:
— Как его звали?
— Мариано, — ответил помощник.
«Дорогой «Цыган»! Простите, что называю вас так, но под этим именем вы останетесь в моей памяти навсегда. Я теперь знаю, что фашисты взяли в плен вашу семью, и у вас до сих пор нет сведений о ней. Теперь я многое знаю. И я не стала бы сообщать вам, что у меня родился маленький испанец, если бы я не хотела, чтобы вы знали, что в память капитана «Счастья Картахены» — и муж одобрил это — назвала сына Мариано. Трудно нам всем, трудно будет маленькому испанцу, но вы обещали, что он будет свободным, и я свято верю вам. Привет и победа, — ведь если не мы, то сын мой увидит ее, правда? Соледад Груэса».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Солдат Селестино Гарсиа был совершенно один, когда четырнадцать фашистских танков широким фронтом подошли к республиканским позициям.
— Я стоял за холмом. Круглый такой холм, крутой и очень удобный. Много дыр, где можно спрятаться. Я был обвешан гранатами. Борьба с танками — моя специальность. Вижу — идут. Из-за холма я подкрался к первому, так что они меня и не заметили. С десяти метров — подорвал. Отполз, обежал холм, с другой стороны подобрался ко второму и подорвал его. Стрелял по мне только третий, но, как видишь, не попал. А я в него попал. Тогда остальные стали уходить. Сзади я еще подпортил четвертый. Далеко уже было. Стрелять из орудий они не могли: попали бы в свои подбитые машины. Я киркой открыл первый и крикнул: «Руки вверх и выходите, не то кину гранату!» Они вышли — три итальянца. Я начал открывать второй. А в это время из третьего все убежали. Из второго тоже вышло трое, я всех шестерых повел в штаб. Но сделал глупость, нагрузился их оружием, еле шел. Еще двое убежали от меня, а выстрелить им вслед я не успел. Тогда я отдал остальным оружие, но погнал их впереди себя, а сам шел с гранатой. Привел. Мне не хотели верить, побежали проверять. Смотрят: три танка стоят у холма. Ну, отправили меня и пленных прямо к Модесто. Модесто как услыхал, давай меня обнимать. Потом велел показать, как я бросаю гранаты. Я начал показывать при всем штабе, смутился, увлекся и сдернул с гранаты кольцо. Вот тут я перепугался! И все перепугались, один Модесто даже не шелохнулся, такой храбрец! Не то что я! Я быстро повернулся к нему спиной, чтобы взорвало меня одного, и нацепил кольцо обратно. Обошлось. Модесто в награду написал мне отпуск. А здесь, в Барселоне, привезли меня к Негрину. Ему я уже без гранаты все показывал. Он меня спросил, какой награды я хочу. Я ответил: «Мне ничего не надо, только я семьи давно не видал». Теперь он отправляет меня в Мадрид на самолете, как генерала.
Селестино Гарсиа — уроженец деревни Мората де Тахунья под Мадридом, наполовину уничтоженной фашистской авиацией. До войны он ни разу не выезжал оттуда. Он неграмотен. Он некрасив, но за изящество движений товарищи прозвали его девушкой. Ему двадцать четыре года. Если бы он совершил нечто подобное в начале войны, товарищи произвели бы его в генералы. Теперь, через два с лишним года, начальство сомневается, можно ли сделать неграмотного солдата сержантом. Но и сейчас большинство восторгается подвигом, не задумываясь над тем, почему он стал возможным. «Это наш последний герой». Между тем Селестино скорее всего — первый современный солдат: не только беззаветно храбрый, но и дисциплинированный, обученный, инициативный. Солдат, а не милисиано.
При этом он простодушен и хитер. Когда он уходил от меня, я спросил его, кто у него остался дома. Он ответил: «Мать и сестра». У меня были три плитки шоколада, я протянул их ему: «Вот, передай им». Он в восторге крикнул: «Человек, что, все русские такие хитрые? Как ты догадался, что у меня есть и невеста? Всем по плитке — вот это здорово!»