Два года в Испании. 1937—1939

На другом участке фронта прославившийся корпусной командир был подчинен старорежимному полковнику. Полковник отдал приказ уступить без боя укрепления, которые воздвигались месяцами и считались неприступными. Свой приказ он мотивировал опасностью обхода.

Командир корпуса наотрез отказался покинуть свои позиции. Но высшее командование стало на сторону полковника, и укрепления достались врагу без выстрела.

Неприятель действовал главным образом обходными движениями. Поэтому на естественных рубежах республиканцам не удавалось закрепиться, и они вынуждены были принимать бой на ровной местности, где они оказывались слабее и где никаких укреплений заранее подготовлено не было. Только у Бархас Бланкас армия Модесто сопротивлялась, пока у нее не кончились снаряды.

Резервов не было. Мобилизованные последнего призыва не могли пополнить прежнюю убыль, а мобилизованные в последнюю минуту не были обучены. Количество самолетов к этому времени было ничтожно: у фашистов их было раз в двадцать больше.

К гражданскому населению обратились в последнюю минуту. Каталонский советник по экономическим вопросам (в Каталонии министры назывались советниками) издал 22 января 1939 года приказ о закрытии всех магазинов в Барселоне и об обязательной явке приказчиков и служащих на фортификационные работы. В городе были тысячи магазинов, профсоюз работников прилавка был одним из самых крупных. На приказ откликнулось тридцать шесть человек. Остальные думали о том, куда бежать и где прятаться.

Под Барселоной не оказалось укреплений. Солдатам армии Модесто было объявлено, что на речке Льобрегат, в десяти — пятнадцати километрах от города они найдут подготовленные окопы. Они спокойно отходили к речке. Оказалось, что вдоль нее не было сделано ни одного удара лопатой.

Лучшие из командиров взяли винтовки и пошли в первую линию — она же была и последней, замыкающей отступление. Им удавалось воодушевить бойцов и отбить врага, вовсе не стремившегося к рукопашной, чтобы увидеть затем, как враг заходит с тыла, потому что соседняя часть ушла.

Двадцатого ночью, километрах в сорока от Барселоны, выехав навстречу отступающей армии, я увидел, как в темноте бредут беженцы, как среди населения идут солдаты. С холма открылся пожар деревни. Под выплывшей луной самолеты врага казались серебряными, в свете зарева они краснели. Взметнувшаяся земля на мгновение закрывала пожар. Трещал пулемет: летчик стрелял в движущуюся темноту. Люди всё шли, шли. Прибежал взволнованный, счастливый артиллерист. Он со своей батареей оказался позади пехоты и в упор расстрелял атакующие части противника. Потом галопом вывез орудия. Чудом не погиб и чудом спас батарею. Никто не слушал его сбивчивого восторженного рассказа. Он посмотрел на пожар деревни, услышал полную шорохов тишину, и плечи его опустились, а в растерянных глазах встал вопрос: почему не все как я?.. Селестино Гарсиа был далеко не один, но уже и тысячи таких, как он, ничего не могли сделать.

Беженцы проходили через Барселону. Под окнами шли крестьяне с узлами, рабочие. Они шли, опустив головы, в темноте и тишине, и волочили свое добро, большей частью старую рухлядь. Они еще уходили из города, когда мятежники уже входили в него.

А за занавесками богатых домов все явственнее проступали злорадные лица. Какие-то молодые люди в обтянутых пиджаках показались на улицах, еще пугливо оглядываясь. Они давным-давно должны были быть в армии. Через город на автомобиле промчался Ларго Кабальеро, он ехал за границу. За ним немедленно помчалось руководство анархистов.

Двадцать третьего и двадцать четвертого город все пустел. Никто ничего не знал. На улицах люди собирались кучками, молчали, заговаривали шепотом, как в доме умирающего.

Фашистские самолеты беспрерывно кружили над городом. Сирены больше не выли, и зенитки уже не стреляли. Фашисты не бомбили города, они бомбили только отходившие части. Но постоянное присутствие вражеских самолетов в воздухе угнетало больше, чем бомбы: фашисты показывали, что они уже хозяева.

Уехало наше полпредство. Оно разместилось километрах в двадцати пяти от Барселоны. Уехал и я: международная линия телефона уже не работала, не работал телеграф. Но флаг над домом полпредства и герб на дверях были оставлены, чтобы не подчеркивать безнадежности. Вечером двадцать пятого я отпросился назад, в Барселону. Мне поручили снять флаг и герб, когда я уеду из города.

Я поехал в редакцию «Френте рохо». Номер был уже готов, и единственное, что предложил мне сделать Искарай, — написать одну «шапку». Так я стал участником последнего номера газеты, вышедшего в Барселоне.