Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей

Уже не получалось скрывать «состояние» от соседей, от прохожих, от продавцов и покупателей, когда приходилось наведываться в магазин, – он накопил изрядно хлопьев и суповых концентратов и жил в основном за счет кладовой, сведя вылазки за провизией к минимуму. Для пополнения запасов он заказывал товары в интернете, проголодавшись, там же покупал готовую еду с доставкой и все реже показывался на улице, лишь от случая к случаю, и то под покровом ночи. Но все меры предосторожности не могли скрыть его состояние от соседей. К счастью, он поселился среди людей с низким порогом скуки, они славились брюзгливым и безразличным («все-видел-все-знаю») отношением к самым эксцентричным выходкам сограждан. Когда пронесся слух, что Джеронимо ходит по воздуху, соседи по большей части отреагировали с таким же равнодушием и после недолгого обсуждения приняли это за какой-то фокус. А раз он упорно изо дня в день демонстрировал один и тот же фокус, его сочли надоедой, как акробата, никогда не слезающего с ходуль, как эксгибициониста, который давно уже всем все показал. Или, если у него в самом деле что-то случилось, если что-то у него не так, в этом он, вероятно, сам и виноват. Может быть, сунулся туда, куда лучше не соваться. Или он так надоел мирозданию, что оно решило от него избавиться. Так или иначе, вывод один: наскучил он со своими номерами, старичье.

Итак, первое время никто не обращал лишнего внимания на Джеронимо, и на том спасибо, вовсе не хотелось объясняться с посторонними людьми. Он сидел дома и вел подсчеты. Три с половиной дюйма за год – значит, за три года, если он столько проживет, он отделится на земли менее чем на фут. Если этот темп сохранится, утешал он себя, еще можно разработать стратегию выживания, чтобы как-то существовать – не слишком удобно и совсем не так, как обычные люди, но все же сносно. Требовалось решить всякие практические проблемы, в том числе очень его стеснявшие. Принять ванну – об этом не стоит и мечтать. К счастью, в ванной у него имелась душевая кабинка. Еще сложнее обстояло дело с отправлением естественных надобностей. Когда он пытался присесть на унитаз, задница упорно зависала над сиденьем, сохраняя точно такую же дистанцию, которая отделяла его стопы от земли в позиции стоя. Расстояние росло, и сходить по-большому становилось все труднее. С этим следовало разобраться.

Поездки превратились в проблему, и эта проблема будет только усугубляться. От перелетов он заведомо отказался: офицер из Управления транспортной безопасности, конечно, увидит в нем угрозу. В аэропорте никому и ничему не положено отрываться от земли, за исключением самолетов. Если пассажир попытается взлететь, еще не поднявшись на борт, это наверняка сочтут неуместным и постараются пресечь. Но и другие виды общественного транспорта едва ли могли ему подойти. В метро левитацию примут за попытку незаконно перескочить турникет. Он не был в полной безопасности за рулем, авария это ясно показала. Оставалось только ходить пешком, но даже по ночам он оказывался на виду, он подставлялся, пусть люди и делали вид, будто им все равно. Вероятно, спокойнее будет оставаться у себя в квартире и носу отсюда не казать. Вынужденное бездействие, пока это состояние не пройдет, а тогда он сможет вернуться к нормальной жизни или к тому, что от нее останется. Но пока это и представить себе было нелегко. Он ведь привык работать весь день на свежем воздухе, любил тяжелый физический труд многие часы напролет, в дождь и под палящим солнцем, в жару и холод, добавлять капельку рукотворной красоты к природной прелести. Если ему теперь работать нельзя, нужно как-то поддерживать форму. Гулять. Ну да. Гулять по ночам.

Жилье мистера Джеронимо располагалось на двух нижних этажах «Багдада», узкого многоквартирного дома в столь же узком квартале, самом, по всей видимости, немодном квартале самого немодного района Манхэттена, узкая гостиная находилась на уровне узкого проулка, а узкая спальня и вовсе в узком подвале. Во время Великой бури «Багдад» оказался в зоне, подлежавшей эвакуации, но высокая вода чуть-чуть не дошла до окон подвала. Узкая улочка словно по своей узости и ускользнула от общей судьбы: соседние, более широкие, распахнувшие объятия всем стихиям, сильно пострадали. Возможно, из этого нужно извлечь урок, размышлял мистер Джеронимо, возможно, узость выстоит там, где широта падет. Но подобная мораль не казалась ему привлекательной, и он не стал ее усваивать. Распахнутость, инклюзивность, все-сразу-вость, ширина, и широта, и глубина, словом – всего побольше, вот что соразмерно высокому, длинноногому и широкоплечему человеку вроде него. И если мир задумал сберечь узкое и уничтожить экспансивное, полюбил тонкие поджатые губы пуще широкого пухлогубого рта, умерщвляемую плоть больше щедрых выпуклостей, жесткое, а не свободное, всхлип, а не рев, то он предпочтет затонуть вместе с «Титаником».