Два господина из Брюсселя

Доведенная до бешенства, готовая взорваться, всклокоченная, она бросилась в комнату, служившую кабинетом ее мужа, с твердым намерением нарушить вежливое молчание, с которым до сих пор терпела его причуды. У нее и так частенько складывалось впечатление, будто они живут втроем, настолько ее второй муж обожал первого, но это переходит всякие границы… В склепе исчезнувший уже будет не только воспоминанием — он снова превратится в тело. И они навеки улягутся втроем в одном помещении: она и два ее мужа.

Войдя в библиотеку, она застала его лежащим на персидском ковре. Он задыхался:

— О… дорогая… как ты вовремя…

У него снова случился приступ — последнее время они участились. Ничего странного, что он одержим думами о смерти и надгробиях.

Она подошла, и его лицо посветлело. Бедняга! Как он ее любит… При взгляде на жену его обычно невыразительные глаза засветились.

Гнев ее мгновенно утих, теперь она думала только о том, как ему помочь, приподняла ему голову, стала обмахивать, чтобы освежить, чтобы он задышал спокойнее.

Что за мелочь эта история с местом погребения! Об этом она поговорит с ним позже, когда представится подходящий случай.

Она усадила его на диван, обложив подушками. Он успокоился, бледное лицо порозовело.

— Ты напугал меня, — нежно попеняла она ему.

— Я по-прежнему крепок.

«Если бы только это было правдой! У меня нет желания второй раз остаться вдовой».

Они долго сидели, взявшись за руки и любуясь отливающими медно-красным светом сумерками. Затем, повернувшись к ней с каким-то странно торжественным видом, он произнес:

— Я хотел попросить тебя кое о чем, что меня тревожит.

«Ай, сейчас он начнет донимать меня с этим общим мавзолеем. А состояние его таково, что я не смогу перечить».

Она спокойно ответила:

— О чем же, дорогой?

— Возьми его фамилию.

— Прости, как ты сказал?

— Верни себе фамилию бывшего мужа. Слезы хлынули у нее из глаз, ей казалось, сейчас она задохнется.

— Как! Ты отвергаешь меня?

— Нет, птичка моя, я дорожу тобой еще больше, чем прежде. Мне бы просто хотелось, чтобы в обществе, в память как о моей любви, так и о его гении, тебя называли Констанция фон Ниссен, вдова Моцарт.

СЕРДЦЕ ПОД ПЕПЛОМ

— Знаешь, крестная, ты вовсе не обязана играть в поддавки…

Собирая валетов и тузов, мальчик в вишневой футболке ласково взглянул тетушке в глаза. Она передернулась от полунаигранного-полуискреннего возмущения:

— Поверь, я не нарочно. То ли я сегодня не в форме, то ли ты в ударе.

Йонас недоверчиво улыбнулся и принялся снова тасовать карты.

Альба с любовью смотрела на подростка, сидевшего по-турецки на ковре из некрашеной шерсти, — на его хрупкий торс, худые плети рук, бесконечно длинные кисти и пальцы. Хоть тетка с племянником и частенько перекидывались в карты, у него не развилось ловкости, свойственной заядлым игрокам; движения не были ни быстрыми, ни точными, он не поддавался искушению прибегать к вальяжным жестам, которые так пленяют девчонок, и флегматично тасовал колоду.

За это она его и любила. Он до сих пор не угодил ни в один из бесчисленных капканов, в которые то и дело попадают подростки. Легко и естественно он избегал обычных подростковых приемчиков, желания пустить пыль в глаза и оставался непохожим на других. Да живи он даже с отъявленным мошенником, этот мальчик не подцепил бы его дурных манер.

Она рассмеялась:

— Послушай, а может, ни один из нас не любит этой игры?

Йонас удивленно вскинул голову, тряхнув белокурой шевелюрой. Она пояснила:

— Ну представь: в один прекрасный день выясняется, что мы оба ненавидим играть и в мистигри, и в белот, но каждый притворяется, чтобы доставить удовольствие другому.

Он прыснул, потом вздохнул:

— Во всяком случае, что бы я ни делал только ради тебя, мне это было бы приятно.

Его заявление умилило ее. Как он хорош, этот мальчик с красиво очерченными губами, в цвет своей футболки…

— Я тоже, — вздохнула Альба, пытаясь подавить нахлынувшее волнение.

И почему другие мужчины не похожи на него? Почему бы им не быть такими же чистыми, простыми, внимательными, великодушными — тогда бы их было так легко любить! Почему с племянником у нее взаимопонимание куда лучше, чем с сыном или мужем? Она тряхнула головой, чтобы прогнать непрошеные мысли, и провозгласила:

— Ты волшебник!

— Разве?

— Или колдун.

— Неужели? Я что, выкинул какой-то удачный трюк?

Она качнулась к нему и, ущипнув его за нос, выпалила:

— Ты похититель сердец.

Но в тот же миг ощутила мгновенный тошнотворный укол: она сфальшивила, вымучивая улыбку и преувеличивая восторг.

Глаза Йонаса затуманились, он побледнел и, отвернувшись к окну, прошептал с горестной складкой в углу рта:

— Иногда мне очень этого хочется.

Она вздрогнула. Вот дура! Только сейчас она осознала бесконечный идиотизм своей милой шуточки. «Похититель сердец»! Как раз этих-то слов и следует избегать в разговоре с мальчиком, который…

Она вскочила с пылающими щеками, ей хотелось убежать. Быстро, сменить декорации! Затушевать промашку, он не должен думать о своем несчастье…

Она подбежала к окну:

— К черту карты! Давай-ка лучше прогуляемся!

Он взглянул на нее с удивлением: