— Вот олух, — беззлобно рассмеялся Вежда. — А я и люблю! Ее нет со мной, но это не так важно, потому что я люблю ее, и все. Это, если хочешь, и есть, быть может, мой тайный двигатель. Вечный двигатель. Без него… То есть без нее я бы давно сломался. А так — вот я какой! — Он рассмеялся и взмахнул своим посохом, словно показывая, какой он. — Эх ты, ученик! Я, если хочешь знать, вообще могу считаться самым ярым поклонником Женщины. Она — чудотворения, венец совершенства человека разумного. А мужчина — всего лишь ее раб, телохранитель, слуга — да назови его как угодно, но знай, что он всегда — второй номер. Придаток к Женщине. Лоно женщины — Врата в этот мир. Что еще нужно добавить, чтобы ханжи, да гордецы с глупцами подняли наконец ее с колен, на которых она стоит уже не одну сотню лет? Женщина держит в своих нежных ладонях этот хрупкий мир, не давая его растоптать сандалиям ненасытных, падких до с павы и богатств воителей. Женщина — это поистине МИР, и не нам, мужчинам, этот мир судить и судачить о его мнимом несовершенстве. Он прекрасен, даже когда гневается, даже когда плачет и, уж конечно, когда он смеется и любит. Если бы я верил в бога с седой бородой, я бы непременно спросил его: господи, за что ты наградил это тупое бесстыдное чудовище, называемое мужчиной, таким чудом, как Женщина? И за что ей
Вежда рассмеялся и вдруг остановился как вкопанный. Илья удивленно повернулся к нему:
— Ты чего, учитель?
Лицо Вежды было таким, словно он спал. Даже глаза его были прикрыты. Илья испугался и подскочил к нему:
— Что с тобой?!
Но Вежда открыл глаза и сказал железным голосом:
— Поворачиваем оглобли. В селе беда.
И первый бросил на траву свой мешок. Уже повернувшись, чтобы бежать, он коротко приказал Илье:
— Меч тут оставь. Мешать только будет, — и рванул сквозь ветки. Илья бросил мешок на землю, с сомнением посмотрел на меч в ножнах, но, не смея ослушаться учителя, отцепил его вместе с поясом и кинулся догонять Вежду.
Только пробежав с дюжину стрельных перелетов, Илья начал различать между деревьев белую рубаху бегущего впереди Вежды. Он давно уже не удивлялся огромной выносливости учителя, но привыкнуть к тому, как тот бесшумно перемещался бегом даже по лесу, не мог. Скоро они уже бежали вровень, и разница была лишь в том, что чащоба трещала лишь там, где бежал Илья.
— Что там, Вежда? — на ходу выкрикнул Илья.
— Кочевники пожаловали. Поднажмем, — ответил Вежда и тотчас скрылся из глаз. Изумляться у Ильи времени не было, и он только прибавил ходу. И сейчас же лес расступился, и он вылетел на опушку, откуда было видно село и многочисленные дымы над ним.
Он увидел, как от околицы уже тянется вереница людей, сопровождаемая конными фигурами, и еще заметил белую молнию, летящую им наперерез. Это был Вежда.
На аркан сажали только подростков, и набралось их в этот раз две дюжины. Печенегов было столько же, но большинство из них еще орудовали в разоренном селе — выгоняли коров да ловили птицу, а еще били непокорных, рвущихся на подмогу детям, уводимым в полон. Иных кривой меч или стрела останавливали навсегда. Дети, навьюченные на длинную веревку, обмотанную каждому вокруг шеи, громко кричали от ужаса и горя, оторванные от дома и родителей, и их привычно правили плетью погонщики. На околице вереница пленных остановилась — верховой, к седлу которого была приторочена веревка, вглядывался куда-то в сторону леса. Вой невольников усилился: кто-то из мальчишек тоже заметил нечто, нагоняющее конвой и во что тревожно вглядывался раскосыми глазами степняк; дети отчаянно желали спасения. Вожак что-то непонятно крикнул своим подельникам, и те обнажили мечи, а двое натянули луки, пытаясь разглядеть,
— Вежда! — завизжали детские глотки, перехваченные жесткой веревкой, и степняк, не ведающий своей беды, вдел саблю в ножны, криво ухмыльнулся и худо сказал по-славянски:
— Ступай, старик, живи еще.
Их уже окружили пятеро всадников, гогоча и пряча оружие. Вежда заглянул в наглые щелки вожака и тихо ответил:
— Я ведь не только людей пользую.