Два лета

Сделка завершена, Жак широко улыбается мне.

— Родителям в кафе не хватало некоторых ингредиентов, — объясняет он, — и они послали меня сюда, понимаешь?

Он в форме официанта, но белая рубашка помята и не заправлена, а черный галстук развязан и болтается на шее. Но почему-то из-за этого Жак кажется еще симпатичнее, чем в прошлый раз.

— Понимаю, — это все, на что я способна.

Жак довольно усмехается.

— Alors, Саммер, — говорит он, когда мы вместе отходим от прилавка с оливками. Наши руки соприкасаются, и это похоже на электрический разряд. — Ты так и не позвонила мне насчет уроков французского. — Тон игривый, глаза блестят. — Где же ты была?

Снова сердце бьется чаще.

— У меня… — Не хочется объяснять, что мне раньше не приходилось звонить мальчику. — У меня нет своего мобильника, — наконец выдаю я слабое объяснение. И рассказываю, что мой сотовый здесь не работает, а Жак говорит, что в магазине TABAC можно купить временный телефон и сим-карту. Благодарю его за совет, хотя и почувствовала себя отдохнувшей из-за того, что осталась без телефона (это после того как завершилась ломка).

— Где же был ты? — отвечаю я вопросом на вопрос, когда мы идем мимо прилавка с подсолнухами. Но тут же закусываю губу: как бы это не раскрыло факта моих периодических прогулок мимо Café des Roses в попытке «случайно» наткнуться на него.

Жак смеется, проводит рукой по взъерошенным черным волосам.

— А-а, мы с семьей на несколько дней уезжали из города, — отвечает он. — Ездили в Антиб, на Лазурный берег. Ривьера. Знаешь, где это?

— Да! — восклицаю я, вспомнив свой путеводитель по южной Франции. — То есть не то чтобы знаю это место, — поправляюсь я, снова краснея; Жака это забавляет. — Я там никогда не была. Но читала о Ривьере. Хочу когда-нибудь туда съездить.

— Oui? — Жак понимает бровь.

Меня охватывает ужас: вдруг он подумает, что я предлагаю ему туда меня отвезти. Пойти с Жаком на пляж, в купальнике? Эта мысль вызывает у меня желание заползти под прилавок с баклажанами, мимо которого мы идем.

— Я много куда хотела бы поехать, — продолжаю болтать я, вспоминая подчеркнутые места в путеводителе. — Например, в Авиньон, где находится папский дворец. И в Камарг, где можно увидеть диких лошадей… — Я уже сама похожа на путеводитель. — Ой, и главное — галерея «Прованс», до которой отсюда совсем близко, правда?

— Да, недалеко, — говорит Жак, пока мы обходим семью из четырех человек, которые пробуют салями у прилавка с мясными деликатесами. Жак смотрит на меня, на губах играет улыбка. — Pourquoi?[45] Почему «самое главное»? — спрашивает он.

Размышляю, не сказать ли просто, что я люблю искусство и жаль приехать во Францию и не посетить музей. И все это в общем-то правда. А более глубокая, более реальная правда о моем портрете и об отце — не будет ли она хвастовством? Я выбираю нечто среднее.

— Там есть картина, которую я очень хочу увидеть, — объясняю я, глядя на свои вьетнамки. — Картина, м-м, моего отца. Он художник.

Это производит впечатление на Жака.

— Vraiment[46] художник? Это круто, — говорит он, растягивая «у», акцент у него очень милый. — Твой отец француз?

Мотаю головой, мы проходим мимо прилавка с приправленным зеленью козьим сыром.

— Он американец, но живет в Париже, а лето проводит в Ле-дю-Шеман. — Я вдруг понимаю, что Жак мог слышать о папе или знать, что он тут живет. — Нед Эверетт, — отваживаюсь я.

Жак, улыбаясь, добродушно пожимает плечами.

— Боюсь, не знаю ни одного современного художника. Впрочем, они часто выбирают Прованс. Наверное, тут хороший свет. — Он поднимает повыше контейнер с оливками, в мягких солнечных лучах они отливают золотом.

Я киваю, снова пожалев, что нет камеры.

— Как Поль Сезанн и Винсент Ван Гог. — Я уже трясусь не так, как несколько минут назад: теперь я в своей стихии, художников я знаю.

Жак кивает в ответ, темно-синие глаза блестят, в них мелькает интерес.

— Так ты, Саммер, значит, гостишь у папы?

От пристального взгляда я снова начинаю смущаться.

— Вроде того, — отвечаю я, надеясь избежать разговора про Берлин. — Я остановилась в его доме на Рю-дю-Пэн.

Ой. Я съеживаюсь, готова провалиться сквозь землю. Вдруг Жак подумает, что я приглашаю его в дом отца? Ведь только немного расслабилась и перестала в разговоре с парнем чувствовать себя полной идиоткой…

— Кафе моих родителей в эту пятницу не работает, — говорит Жак и останавливается, чтобы рассмотреть гору персиков. Наверное, решил сменить тему, что меня радует. — Le quatorze juillet, прости, Четырнадцатое июля. День взятия Бастилии. Ну знаешь, День независимости Франции? Как Четвертое июля у вас.

— Про День Бастилии я знаю, — говорю я и улыбаюсь. Спасибо моему верному путеводителю.

— Зато галерея «Прованс», кажется, в этот день открыта, — продолжает Жак, берет персик и рассматривает его в солнечном свете. — Мы могли бы…