Два образа веры. Сборник работ

форме запрета", который "не отвергают, но превосходят в исполнении"(37), а

не вторая группа, где речь идет "не о запрете, но о наставлении" или

уступке, которые "не превосходят в исполнении, но признают

недействительными"(38). То обстоятельство, что все-таки и эти логий нацелены

на "исполнение", проявляется тогда, когда мы одну из логий, где "Иисус прямо

отменяет одно Моисееве предписание"(39), сопоставляем с родственными

синоптическими текстами, во всяком случае более близкими к первоначальной

редакции логий. В одном из этих текстов (Лк. 16:17 и сл.) логия,

направленная против развода (между прочим, фактически согласующаяся с

буквальным пониманием заповеди о разводе, выражаемым школой рабби Шаммая),

связана с другой, которая почти дословно повторяет — только еще больше

заостряя его смысл — одно положение Нагорной проповеди: "Но скорее небо и

земля прейдут, чем отпадет хоть один крючок из Закона". Как следует понимать

эти слова, становится ясным, когда мы обращаемся к рассказу (Мк. 10; Мф. 19,

Лк. 19), где Иисус произносит в точности такое же слово против развода,

откуда явствует, что повторный брак нужно расценивать как нарушение

супружеской верности. В обоих случаях "фарисеи" ссылаются на Моисея,

установившего бракоразводную процедуру (Втор 24:1). На это Иисус дает

знаменательный ответ, состоящий из двух частей. Во-первых, он говорит, что

Моисей написал эту заповедь "из-за непокорности вашего сердца"; по этому

поводу один недавно вышедший комментарий(40) справедливо отмечает, что это

резкое слово Иисуса опирается на "чисто еврейскую идею о том, что Тора

никоим образом не застывший закон, которому нет дела до ситуации человека,

но, скорее, "учение", существующее в диалоге между Богом и человеком, чье

сердце и чьи уши не всегда открыты этому Божественному учению". Во-вторых,

Иисус ссылается на слово Бога, прозвучавшее в Раю (Быт 2:24): пусть человек

оставит отца и мать и прилепится к жене, и будут одна плоть. Слово это Иисус

понимает как заповедь: он апеллирует от Моисеева откровения к откровению

Божественного творения. Таким образом, во второй группе логий, как и в

первой, речь в конечном счете идет о том же самом: исходя из внутреннего

смысла Божественного требования, Иисус обращается к внутреннему началу

человека, с тем чтобы это внутреннее начало в человеке предало себя во

власть Божественному началу. В исторической ситуации Божественное требование

в своей внешней выраженности стало известным человеку и проникло в его

наружное проявление, в его внешнее поведение; в эсхатологической же ситуации

внутреннее Божественное начало открывается свыше, и теперь внутреннее

человеческое начало снизу может предстать перед ним.

Исполнение Торы тем самым означает раскрытие Торы. В отношении человека

фарисейское учение о направлении сердца возвышается у Иисуса до выражения

столь радикального, что оно, в противоположность фарисейской тенденции,

затрагивает даже слово Торы — ради самой же Торы. Везде Иисус говорит как

авторитетный толкователь: там, где он при этом придерживается Синайского

откровения, он учит тому, чему учит всякий фарисей; потом все-таки одного

Синайского откровения ему оказывается недостаточно, и он должен продвигаться

вперед, вступая в туманные сферы замысла откровения, ибо здесь впервые его

речения (по своей языковой форме хорошо знакомые и раввинистическим спорам):

"А я говорю вам…" или "Но я говорю вам…"- противостоят преданию

поколений. И вот теперь мы слышим заповедь, специфическую для момента

осуществляющейся эсхатологии: "Не противьтесь злу", которая для фарисеев,

полагавших, что им предстоит жить и учить не в ситуации эсхатологического

вторжения в мир власти Бога, а в условиях продолжающегося исторического

приготовления к Его пришествию под властью Рима, должна была представляться

неприемлемой, даже невыносимой. Правда, фарисеи тоже велели не выступать в

личной жизни против совершенной кем-либо несправедливости с использованием

силы и обещали уступчивому прощение всех его грехов; однако принцип, вообще

запрещающий вести борьбу с виновником несправедливости, или же принцип,

который, по крайней мере, можно было бы понять как запрещающий такую борьбу,

в глазах фарисеев расширял сферу несправедливости на земле. Они полностью

отвергали позицию зелотов; в глубине души, однако, они явно ощущали себя

противниками злой силы, выступающими против нее со своими собственными

методами духовной борьбы, — что особенно хорошо должно быть заметно по

сохранившимся преданиям о беседах фарисеев с римлянами.

С этой точки зрения следует рассматривать и последнее, высочайшее из

всех речение Иисуса, — речение о любви к врагу.

36 В отличие от первых трех, изначально они явно не соотносились друг с

другом. Стихи 39 и 44, вероятно, происходят из одного и того же единства

(ср. Лк. 6:27 и сл.) связь первого из них с формулой равного воздаяния -

вторична, возможно, и стихи 43 и 31 сл. составляют единую самостоятельную

логию (см. ниже). Двум первым логиям Иисуса ветхозаветная цитата, скорее

всего, была предпослана лишь задним числом: возможно, и с первой дело