Два образа веры

Человек восприемлет, и он восприемлет не "содержание", но настоящее, настоящее как силу. И в них, в настоящем и силе, включено то, что троично, нераздельно, но так, что мы можем его созерцать как разделенное на три. Во-первых, вся полнота действительной взаимности, приобщенности, связанности; при этом невозможно указать на какие-либо свойства того, с чем человек связан, и эта связь отнюдь не облегчает ему жизнь — она отягощает ее, но эта тяжесть — бремя Смысла. А вот второе — неизреченное подтверждение Смысла. Человеку дано ручательство Смысла. Ничто, ничто не может уже быть лишенным смысла. Нет больше вопроса о смысле жизни. А если бы он был, он бы не требовал ответа. Ты не можешь выявить Смысл и определить его, ты не обладаешь его формулой и не можешь представить его в каком-либо образе, и все же он для тебя — нечто более несомненное, нежели непосредственные ощущения твоих органов чувств. Какие же у него намерения относительно нас, чего он от нас домогается, откровенный и сокрытый? Он хочет быть не истолкованным нами — это свыше наших сил, — он хочет, чтобы мы произвели его. И третье, это не смысл какой-то "иной жизни", но этой нашей жизни, не смысл некоего "потустороннего", но этого нашего мира, и он жаждет в этой жизни, в этом мире быть подтвержденным нами.

Смысл можно воспринять, но он закрыт для опыта; он закрыт для опыта, но его можно произвести; и он ждет этого от нас. Ручательство Смысла не хочет оставаться заключенным во мне, но оно жаждет через меня родиться в мир. Однако, как сам смысл не позволяет перелагать и переводить себя, отображать себя в общезначимом и общедоступном знании, так и его подтверждение не может быть передано как имеющее силу долженствование, оно не предписано, не записано ни на какой таблице, которую следует прикрепить у всех на голове[97]. Подтвердить воспринятый смысл каждый может лишь неповторимостью своего существа и неповторимостью своей жизни. Подобно тому, как ни одно предписание не может привести нас к встрече, так ни одно не выводит нас из нее. Подобно тому как требуется лишь принятие настоящего для того, чтобы прийти к встрече, так в новом смысле это необходимо для того, чтобы из нее выйти. Подобно тому, как встречи достигают с одним только Ты на устах, также с Ты на устах из нее уходят в мир.

То, перед чем мы живем, то, в чем мы живем, из чего и куда, тайна: она осталась такой же, какой и была. Она стала для нас присутствующей и своим настоящим обнаружила себя перед нами как благо, мы "узнали" ее, но мы не обладаем никаким знанием о ней, которое могло бы ее таинственность уменьшить — смягчить. Мы приблизились к Богу, но не стали ближе к разгадке бытия, не сняли с него покрова тайны. Мы обрели разрешение, но не ."решение"[98]. Мы не можем пойти к другим с тем, что восприняли, и сказать: "Это надлежит знать, это надлежит делать". Мы можем лишь идти и подтверждать на деле. И даже это мы не "должны" — мы можем — нам это нужно.

Это вечное, в Ныне и Здесь присутствующее Откровение. Я не знаю ни о каком ином, которое в прафеномене не было бы этим же самым, я не верю ни в какое иное. Я не верю в самоименование Бога и в самоопределение Бога перед человеком. Слово Откровения гласит: Я есмь Тот присутствующий, Кто присутствует[99]. Открывающийся в Откровении есть Открывающийся в Откровении. Сущее — здесь, ничего сверх этого. Вечный источник силы струится, вечное прикосновение ожидает, вечный голос звучит, ничего сверх этого.

* * *

Вечное Ты по своей сущности не может стать Оно; ибо вечное Ты по своей сущности не укладывается в меру и предел, даже в меру неизмеримого и предел беспредельного; ибо вечное Ты в соответствии с его сущностью невозможно постичь как некую сумму свойств и даже как бесконечную сумму свойств, возведенных в сферу трансцендентного; ибо вечное Ты не найти ни в мире. ни вне мира: ибо вечное Ты не раскрывает себя в опыте; ибо его нельзя помыслить; ибо мы заблуждаемся и погрешаем против Него. Сущего в бытии, когда говорим: "Я верю, что Он есть", — даже "он" — это еще метафора, но "ты" метафорой не является.

И все же мы, в соответствии с нашей сущностью, постоянно превращаем вечное Ты в Оно, в Нечто, делаем Бога вещью. Но не по своему произволу. Вещественная история Бога, прохождение Бога-Вещи через религию и возникшие на ее периферии образования. через ее озарения и затмения, периоды оживления и упадка ее жизненной силы, уход от Бога живого и возвращение к Нему, метаморфозы присутствия в настоящем, образного воплощения, превращение Его в конкретное представление и в чистое понятие, метаморфозы разрушения образа и его восстановления — все это путь, этот путь.

Облеченное в слова знание и регламентированный образ действий, предписанный человеку религиями, откуда они? Присутствие и сила Откровения (все религии необходимо опираются на Откровение: изреченное, естественное, душевное — строго говоря, существуют только религии Откровения), присутствие и сила, которые человек восприемлет в Откровении, — как они становятся "содержанием"?