Два окна на Арбат

ОПЯТЬ МАЛЫШКИН. СКОЛЬКО ИХ?

В субботу в квартире № 83 на Арбате первыми были Манькина и сын.

— Козу на соседку оставили, — входя уже как к своим, сказала Елизавета Никаноровна. — Как невеста-то, не приехала еще? Рубль я ей посулила за пастьбу. Стало быть, к вечеру невеста подъедет? Я чего беспокоюсь — привяжет ее к забору, а сама уйдет лясы точить. Бедная Мария намается, а этой хабалке рубль плати. Много ли женихов-то было?

— Отбоя нет, — приврала Агриппина Львовна.

— Ну, мы и тогда первыми были, и сейчас уж подождем, не ближний свет — из Малаховки добирались. В Москву-то на «Москвиче» ездить одно разорение, штрафов не напасешься на них, на кобелей. Чайком, сваха, не угостите?

Агриппина Львовна хотела отрезать: «Здесь вам не чайная», но сдержалась — сама людей назвала. Пошла на кухню ставить чайник.

— Бедно живут, — заметил Люциан.

— Торгаши, — сказала Манькина, — в кубышках полно. Перед соседями прикидываются. Знаю я их.

Следующим пришел Бордюров. Одет он был все в тот же черный, блестевший от времени костюм, белую рубашку, под самым кадыком бабочка. Когда хозяин сглатывал, бабочка расправляла крылья, собираясь улететь.

Бордюров молча и с достоинством поклонился, хотел что-то сказать, но только дернул головой, потревожил бабочку и, отвернувшись от Манькиных, сел.

— Жених, а задница светится, — съязвила Елизавета Никаноровна, нутром почуяв конкурента.

— Я, кажется, с вами незнаком, — заносчиво сказал Бордюров, — и прошу…

— Не много чести от такого знакомства.

— Стукни его, мам, — попросил Люциан.

— Но, но, но! — испуганно вскочил Бордюров. — Обойдемся без применения грубой физической силы. Я ученый и не позволю…

— А что? И стукну, — встала Манькина, опираясь на тяжелую можжевеловую палку. — Хлыщ какой, туда же — жениться. Тунеядец проклятый, на портки бы сперва заработал.

— Стукни же его, мам, — опять попросил Люциан.

— Мокрое место останется, — сказала Манькина, поднимая палку. — У нас справка из Белых Столбов имеется, нам ничего не будет.

С криком: «Психи!» — Бордюров без боя сдал позиции превосходящим силам.

— Ловко мы его отшили, — довольно засмеялся Люциан.

— Еще кто-то заходил? — спросила Агриппина Львовна, внося чайник.

— Это вам показалось, сваха. Мы тут с Люциашей разговор ведем. От невесты телеграммы не было, когда ждать ее?

— Пока нет.

Не дожидаясь особого приглашения, Манькина, взяв за руку сына, села за стол.

— Были серьезные женихи, сваха, или так, шешура голозадая? — ревниво спросила Манькина.

— Ученый был известный, работы пишет.

— Писать сейчас все пишут, да много ли он за свою писанину получает?

— Духовного звания был.

— Старик дряхлый, только на свалку?

— Нет, молодой.

— Много ли в них нынче, в духовных, проку? Ни в люди с ними не выйти, ни поехать куда. Все глазеют да пальцами показывают. Мракобесы — одно слово. А что деньги, говорят, большие, так это только слава одна идет. Около этих денег прихлебателей полно — староста, казначей, вся двадцатка, а тут еще благочинному надо дать. Ну, а стóящие кто был?

— Было, много было, — туманно сказала Агриппина Львовна, — да вон еще кто-то звонит.

На пороге уже стоял отец Левонтий.

— Здравствуйте, — сказал он и нехорошо покосился на Манькиных.

Елизавета Никаноровна презрительно оглядела вошедшего.

— Вот этот и будет духовного звания? — усмехнулась она. — Послушник, что ли? Горшки за попадьей выносит.

— Я священнослужитель, на мне духовный сан, — нервно сказал отец Левонтий, — и не пристало вам, старой женщине, так отзываться.

Агриппина Львовна вмешалась на правах хозяйки:

— Что же это вы, в первый раз увидали человека и позорите? Нехорошо!

— И-и, милая, знаю я ихнюю поповскую братию, — ни капли не смутившись, ответила Манькина, — приходилось с ними дело иметь. Глаза завидущие, а руки загребущие.

Агриппина Львовна почувствовала, что купчиха со своим недоноском распугают всю клиентуру.

— Вы, граждане, — строго сказала она, — или сидите спокойно, или можете очистить помещение, если вам что не нравится.

— Поп — толоконный лоб, — сказал Люциан и засмеялся.

Агриппина Львовна хотела еще что-то суровое сказать, но в это время на коммунальной кухне послышался какой-то шум и она поспешила туда. Оставшись одни, Манькины перешли в наступление на попа.

— Топай-ка ты отсюда подобру-поздорову, — посоветовала Елизавета Никаноровна.

А Люциан попросил:

— Стукни его, мам. Ну, стукни.

— И то верно, — одобрила Манькина это предложение.

Но тут произошло непредвиденное. Едва Манькина поднялась со своей клюкой, как отец Левонтий молодо, по-спортивному, вскочил, боднул купчиху головой в ее рыхлый живот, и она тотчас грузно осела. Священнослужитель резко повернулся к Люциану и, сверкнув золотым зубом, процедил:

— Я тя, гад, так стукну — всю жизнь на аптеку будешь вкалывать, понял?

— Не трожь дитё, — вскинулась Манькина и опять подняла палку, — черепушку размозжу!

Но отец Левонтий спокойно перехватил купчихину руку, и палка со стуком упала на пол, туда же отец Левонтий посадил и саму Елизавету Никаноровну.

— Стукни его, мам, — слабо сказал Люциан.