Два Пакистана

Такую практику издателей нельзя объяснить лишь стремлением к наживе. Читательская аудитория в Восточном Пакистане невелика. Кроме того, всегда может случиться, что книгу запретят, что на деле нередко бывает. И, наконец, книги из-за американской конкуренции стоят очень дешево. Да, из-за американской конкуренции на бенгальском книжном рынке. Американские учреждения, обладающие большими средствами, издают сами и финансируют издание книг на бенгальском языке. Но, естественно, это те книги, которые отвечают их пропагандистским устремлениям. В большинстве случаев это антикоммунистическая литература. Среди подобной макулатуры изредка попадаются и стоящие произведения, но это, как правило, переводы произведений американских писателей.

Союз пакистанских писателей владеет в Дакке небольшим домом, расположенным в саду Бенгальской академии. Здесь, в читальном зале, проводятся собрания писателей. Народу на эти собрания приходит немного. Когда я пришел сюда в первый раз, то увидел лишь около 20 литераторов. Заседание началось довольно поздно, а около шести часов, повинуясь немому жесту председательствующего, большинство участников вдруг поднялись и вышли на веранду. Я заинтересовался, что они там делают, и увидел, что они стоят на коленях, обратившись к западу, и молятся. Лишь несколько молодых писателей остались за столом. После окончания молитвы собрание продолжило работу. Но здесь не обсуждались ни проблемы творчества писателей, ни их тревоги и заботы. Мы прослушали воспоминания Нестора восточнобенгальских публицистов об истории развития мусульманской прессы в стране, а также доклад о типологии сказок молодого фольклориста, только что вернувшегося из Соединенных Штатов Америки.

И все же я любил ходить на собрания пакистанских писателей. Здесь я впервые встретился с Мухаммадом Шахидуллахом, в прошлом профессором санскрита и сравнительного языкознания Даккского университета, сейчас он на пенсии. Это невысокий старик, с белоснежной бородой и глазами, в которых светится живой ум. Мне многие говорили, что он один из самых образованных и интеллигентных людей в Восточном Пакистане.

Я несколько раз был у Шахидуллаха дома, и каждый раз он рассказывал мне много интересных случаев из своей жизни. Языкознанием он стал увлекаться еще в юношеском возрасте и поступил в Калькуттский университет с твердым намерением заниматься лингвистикой и изучением санскрита. Но он был мусульманином, и профессора-брахманы отказались принять его в свои группы. Они заявили, что санскрит — язык священных рукописей и его могут изучать лишь индусы высших каст, а мусульмане должны довольствоваться арабским и персидским языками. К счастью, ректором Калькуттского университета был А. Мукерджи, передовой человек, страстью которого было отыскивать и поддерживать талантливых людей среди индийских студентов. И ему везло. Ведь это он рекомендовал заниматься философией нынешнему президенту Индии доктору Радхакришнану, а физикой — будущему лауреату Нобелевской премии Раману. Он же заметил и Шахидуллаха, но даже ему не удалось преодолеть сопротивление брахманов, отказавшихся преподавать санскрит мусульманину. Тогда А. Мукерджи обеспечил Шахидуллаху стипендию для изучения санскрита в Сорбонне. Шахидуллах изучил священный язык древней Индии и впоследствии стал профессором санскрита в Даккском университете. Но после того как Шахидуллах ушел на пенсию, никто из его учеников не смог занять его кафедры, ибо изучение санскрита в Даккском университете по политическим соображениям было запрещено.

Профессор Шахидуллах владеет прекрасной библиотекой, являющейся как бы экспозицией его обширных лингвистических познаний. Он каким-то чудом ориентируется среди своих книжных полок, заставленных тремя рядами томов, ибо он сразу же нашел «Историческую чешскую грамматику» Гебауэра, «Критские надписи» Б. Грозного и пражское издание «Психологии» Авиценны. Я ему подарил миниатюрный вимперкский Коран.

Когда я приходил к нему домой, то каждый раз встречал там его учеников, которых Шахидуллах угощал чаем, бенгальскими сладостями, рассказывая остроумные истории, запас которых у него неистощим. Моего учителя Мансуруддина он всегда встречал объятиями, зарываясь своими усами в его пожелтевшую бородку.