Два памфлета

Не то чтобы я подстрекал к народному бунту, да и вообще к любому бунту. Но, по-моему, закон должен наказывать за любые преступления пропорционально их тяжести. Законы этой страны по большей части хороши для достижения основных целей правительства, а не для сохранения присущих нам свобод. А потому все, что сделано в поддержку свободы частными лицами, более или менее, но выходит за пределы рамок закона. И за это – по закону же – они могут быть жестоко наказаны. Ничто кроме сочувствия жури присяжных не может воспрепятствовать его жесткой букве уничтожить нас. Но если закрепится привычка выходить за рамки закона, вытесняя нормальный судебный процесс – рассматривать обвинения – мнимые или реальные – в законодательных органах, превратив их в суды криминальной юстиции (так при лорде Бэконе именовалась Звездная палата), то оживет все связанное со Звездной палатой зло. Обширная и слабо ограниченная свобода действий при рассмотрении обвинений, а также волюнтаризм при наказании – вот идея криминальной юстиции, которая, по правде говоря, является чудовищем от юриспруденции. И не важно, будет ли в качестве суда выступать комитет совета, Палата общин или Палата лордов – все они одинаково будут подавлять свободу подсудимого. Подлинная цель и задача той палаты парламента, которая прибегнет к этому инструменту, будет им же и уничтожена.

Я ни за что не поверю, будто кто-то и вправду полагает, что господин Уилкс был наказан за непристойные публикации или безбожные взгляды, выражаемые им в личных беседах. Если бы он пал во время всеобщей охоты на пасквилянтов и богохульников, то я бы еще поверил в эти объяснения. Но когда я вижу, что годами нечестивые и, возможно, куда более опасные для веры, добродетели и порядка произведения не караются, а их авторы не осуждаются, что самые наглые пасквили на Его Королевское Величество проходят спокойно, что самые изменнические выпады на законы, свободы и устройство страны не встречают никакого сопротивления, я вынужден считать данные утверждения самыми шокирующими и бесстыжими предлогами. Никогда еще ядовитые нападки на религию и государство, публичную и частную жизнь, не потрясали наше королевство со столь невероятной и разнузданной вольницей. И это в то время, как страну трясет от попытки уничтожить одного пасквилянта – оторвать от народа его единственного любимца.

Да и не то чтобы этот порок просто прикрывается неясной и презренной безнаказанностью. Разве народ не смотрит с возмущением не только на людей, ведущих скандальную жизнь, но и на подобных им персон, чье общество, советы, пример и поддержка привели этого человека к тем самым ошибкам, ставшим предлогом для преследования, что обеспечили заговорщикам благость, честь и награды, которые только может предложить двор? Добавьте к любому иному преступлению порок низкопоклонства («foedum crimem servitutis»), и оно тут же превратится в добродетельное дело, став объектом наград и почестей. А потому, когда я думаю о методах заговорщиков, с помощью которых они раздают награды и наказания, я неизбежно заключаю, что господин Уилкс преследуется не за то, что было сделано и другими – и за что лично их наградили, – но за то, чем он отличается от них: что его преследуют за его моральные позиции, смешанные с его пороками, за его бескомпромиссную прямоту, за его непоколебимое, неутомимое и рьяное сопротивление гнету.

А потому тут не одного человека надо было наказывать и не только его ошибки осуждать. Оппозиция власти должна была отметиться хоть каким-то видом публичной опалы. Популярность, которая из такой оппозиции должна вырастать, должна была предстать неспособной к ее защите. Те качества, которые двор хотел видеть в людях, должны были полагать каждую провинность перед ним неискупимой, а каждую ошибку – неисправимой. Качества же, благодаря которым двор пришел к власти, должны были оправдывать и освящать все. Тот, кто обеспечил себе почетное место в Палате общин, должен позаботиться о том, как именно он сможет рискнуть и сохранить свой демократизм. Иначе ему придется вспомнить старую максиму: «Breves et infaustos populi Romani amores». А потому, если стремление быть популярным приводит к большим опасностям, нежели низкопоклонство, то принцип, которым живут и существуют всенародные выборы, обречен на исчезновение.