Два Парижа

Как это часто бывает с важными событиями, смерть Ивана Лукьяновича[144] разделила русский Париж на два лагеря. Большинство эмиграции, независимо от политических взглядов, оказалось способно понять насколько это серьезное несчастье для всех русских в целом. В воскресенье 3-го мая в церкви на Дарю была отслужена панихида при большом наплыве народа. Присутствовали сотрудники «Нашей Страны» и видные монархисты, но также и множество людей, которые только и знали Солоневича, как публициста. Многие из них, и старики, и молодежь, казались глубоко потрясенными, как бывает при потере близкого человека. После панихиды священник сказал краткое слово, главный смысл которого был таков: «Иван Лукьянович всю свою жизнь, а особенно последние годы отдавал силы борьбе за Россию; все мы должны теперь продолжать его дело».

Еще прежде панихиды скорбь о смерти Ивана Лукьяновича была выражена на ряде монархических собраний. Так это было на собрании Имперского Союза, где на долю автора этих строк выпала тягостная обязанность сообщить роковую новость, и на большом собрании Союза Народных Конституционных Монархистов под председательством Е. А. Ефимовского. Там и тут все присутствовавшие встав, в благоговейном молчании, помолились за душу усопшего и с энтузиазмом встретили предложение поддержать всеми силами «Нашу Страну», как наилучший способ почтить его память. Эти чувства не ограничились только русскими: на собрании Интернационального Монархического Кружка его председатель граф де Сессваль[145], выразил мне, как сотруднику Ивана Лукьяновича, соболезнование от лица французских монархистов. «Мы понимаем, – сказал он, – что потеря Солоневича для русского монархического движения столь же тяжела, как потеря Морраса[146] для французского».

На фоне этих чувств удивление публики вызвала заметка о смерти Ивана Лукьяновича, опубликованная в «Русской Мысли», которую даже и идейные его противники находят неприличной. Заметка помещена в отделе «На злобу дня» и подписана «Граф Нулин». Это несколько странно для некролога, как и то, что не указываются точно ни причина смерти, ни возраст покойного (которые узнать было чрезвычайно легко). Но что поражает, это общий ернический тон, которым она написана, особенно странно звучащий над открытой могилой.

Что сказать на замечания вроде таких: «Напористостью и хлесткостью он скрывал пробелы в своих знаниях»? Ведь не только тем, кто как я имел опыт долгого сотрудничества и переписки с Иваном Лукьяновичем, но всем, кто читал его статьи, не может не быть ясным, что Иван Лукьянович был русским интеллигентом в самом высоком значении, т. е. стоял на том уровне культуры, какого в мире достигают не многие. Его познания были огромны не только в таких областях, как русская и иностранная история и литература, но и во многих других, иногда самых неожиданных. Трудно представить себе, какое количество книг Иван Лукьянович должен был прочесть на тех четырех-пяти живых и мертвых языках, которыми он владел! Скрывать «пробелы» ему бы и в голову не пришло: и печатно и в письмах он, если речь заходила о незнакомом ему вопросе (всегда узкоспециальном – всё на свете никому знать невозможно) прямолинейно бросал: «Об этом я не имею представления». Сочетание глубокой эрудиции и большого таланта, которое было характерно для Ивана Лукьяновича, необычайно редко.

Но уж, вероятно, не только «Граф Нулин», но и все вместе взятые сотрудники газеты, которую Иван Лукьянович называл «телячьим» органом, не имеют представления и о четверти тех вещей, о каких Солоневич думал, говорил и писал. Не будем приводить других цитат из заметки, старающейся изобразить И. Л. Солоневича вульгарным скандалистом и шумливым хулиганом.

Мы сказали довольно, чтобы показать второй лик Парижа, хихикающий и злорадствующий по поводу кончины великого русского патриота и лучшего из русских журналистов, забывающий в своем торжестве даже об элементарных правилах приличия.

Мы бы не обратили, может быть, внимания на эту непристойную выходку, если бы не неожиданный факт, какому нельзя не порадоваться: один за другим знакомые и даже незнакомые люди обращаются к нам с просьбой передать Редакции «Нашей Страны» их возмущение при виде такого некролога. Считаем своим долгом выполнить их просьбу.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 6 июня 1953 года, № 177, с. 2

Политическая жизнь в Париже