Два Парижа

– Прямо иллюстрация к одному из основных оккультных законов, – говорил через полчаса Ле Генн за столиком кабачка, где мы с ним выпили по две чашки крепчайшего кофе, чтобы немножко поставить на ноги расшатанные нервы, – если волна злого колдовства, раз пущенная в ход, не может поразить врага, она неизбежно возвращается назад, и падает на голову пославшего ее… Волшебник всегда сразу и хозяин, и раб сил, вызванных им к жизни. Это недаром отмечают народные сказки всех стран… Жаль Сандоваля, – продолжал он через минуту изменившимся голосом, – он, в сущности, был славный парень и человек с большими способностями. Но женщины губили и еще лучших мужчин, чем он!

* * *

«…Гигантский боа-констриктор, привезенный год назад французской экспедицией с верховьев Амазонки, и находившийся в зоологическом саду при Жарден де Плант, ускользнул от надзора сторожей (не выяснено, по чьей небрежности, его клетка не была заперта), проник по крышам в квартиру дома номер 13 на Бульвар де Л’Опиталь занимаемую доктором Эстанислао Сандовалем, венесуэльским подданным, молодым талантливым врачом, работы которого в области психиатрии и изучения ядов заслужили высокую оценку специалистов. Атаковав при неизвестных обстоятельствах доктора Сандоваля, пресмыкающееся причинило ему тяжелые повреждения, повлекшие за собою смерть. Обеспокоенная консьержка вызвала полицию, взломавшую двери и убившую змею. К сожалению, все попытки вернуть к жизни доктора Сандоваля были напрасны. Его кончина вызвала глубокое огорчение в кругу ученых, его коллег и друзей, и является тяжелой утратой для его родной страны.»

– Видите, как это выглядит для широкой публики! – невесело ухмыльнулся Ле Генн, показав мне эту заметку в «Фигаро».

– И то сказать: как бы она проглотила правду, если бы ей ее рассказали!

Египетские чары

Cine – a deschis piramida si’nlâuntru a intrat?

Michai Eminescu, «Egipetul»[75]

По своей природе я чужд снобизму и склонен всех попадающихся мне людей расценивать только с точки зрения того, насколько они интересны или симпатичны. Было, однако, одно исключение. Но если я в самом деле гордился знакомством с профессором Алферовым – я имею в виду Григория Александровича Алферова – то это потому, что ведь он являлся специалистом, известным не только во Франции, но и во всем мире, каждому, кто имеет какое-либо отношение к египтологии.

В отличие от большинства русской интеллигенции, профессор Алферов был человеком с твердыми монархическими убеждениями, хотя при том и с величайшей терпимостью к чужим мнениям. При нашей первой встрече – помню, это было в гостях у Павла Игнатьевича Скубова, где собралось тот раз много народу, – он, видимо, не без удовольствия слушал, как я горячо спорил с каким-то левым собеседником, и, когда пришла пора расходиться, пригласил меня непременно как-нибудь зайти к нему домой.

С тех пор я бывал у него нередко, и он относился ко мне всегда с лестным вниманием и симпатией. Один раз я получил от него специальное приглашение и, явившись, застал его квартиру полною многочисленным обществом, в большинстве мне знакомым. Гости – почти все они, видимо, опередили меня всего на несколько минут, – ставили себе, должно быть, тот же самый вопрос, что и я, переглядываясь между собою и с любопытством осматривая богато накрытый стол, уставленный бутылками и закусками.

– Что это за пиршество, профессор? – не вытерпела наконец одна из дам. – Мы попали на ваши именины?

– Не именины и не день рождения, милая Наталья Николаевна, – отозвался Алферов, поднимая бокал с вином и опускаясь на свое почетное место. – Но я хочу заодно отпраздновать одно радостное для меня событие и распрощаться с друзьями самое меньшее на несколько месяцев. Я получил официальное назначение участвовать во французской экспедиции в Египет под руководством профессора д’Арневилля. Отъезд состоится не раньше, как через две недели, но я буду всё это время, наверное, страшно занят приготовлениями и не смогу уже ни с кем повидаться…

– Поздравляю, дорогой Григорий Александрович! Желаем вам сделать самое что ни на есть сенсационное открытие! – все потянулись чокаться с сиявшим широкой улыбкой ученым.

– Рада за вас, конечно, – говорила Наталья Николаевна, его соседка за обедом, – хотя и удивляюсь, что вы находите более привлекательным общество старых мумий, чем наше!

– Это настолько неверно, что я был бы счастлив вас похитить и увезти с собой в пустыню; но что бы сказал ваш супруг? – отшучивался профессор.

Веселый разговор продолжался под звон бокалов, стук ножей и вилок, среди смеха и острот…

* * *

Я собирался уже распрощаться с Павлом Игнатьевичем, у которого довольно долго засиделся в этот вечер, когда он удивил меня словами:

– А вы еще не видели профессора Алферова?

– Как? – поразился я. – Разве Григорий Александрович уже вернулся в Париж? Я и не подозревал… Странно, что он мне не сообщил: раньше бывало он всегда писал в таких случаях.