Два писателя, или Ключи от чердака

В действительности все лихие поступки были исчерпаны, нужно было как-то прирастать. Я купила глубокую шляпку без полей, в стиле тридцатых, и пришла в ней в кинотеатр, где Майоров, новый Лёнин друг, работал художником. Меня позвали на премьеру курсовой, короткометражного фильма – теперь-то история обрела финал. В фойе перед показом собрались все свои и толпились у прилавка, поджидая буфетчицу: Лёня с Фаиной и режиссером, художник Майоров и стареющая поэтесса Эмма Базарова в окружении молодых авторов. Нас представили, меня, как всегда, не заметили, я открыла коробку шоколадных конфет. Мучила жажда, буфетчица все не шла, мне хотелось снять шляпу и обнажить бритую голову.

– Не правда ли, Чмутов божественно красив? – Эмма Базарова кивком указала на стоящего рядом юнца, невысокого, щекастого, пухлогубого, с аппетитом жующего конфеты. – А как он талантлив, бог мой, как он талантлив!

Чмутов был мой, семитский, тип, но рядом с Лёней он казался просто пупсиком. Талант, наверное, как и красота, решила я, конфетный, приторно-сладкий.

3

Через пару лет вышел номер журнала «Урал», посвященный молодым авторам. Я искала в оглавлении знакомых, нашла Чмутова, прочла рассказ и удивилась: оказывается, он и правда талантлив. Что было в том рассказе про камушек? Да то же, что и в Фаинкином тексте про рыбку, – был стиль, был писатель, остальное не помню. О Чмутове тогда заговорили: он встал на путь воина, ел мухоморы, ходил по морозу раздетым… Однажды я видела из окна трамвая: Чмутов бодро шагал среди сугробов в шортах, румяный как пионер, длинные волосы и крепкие ляжки.

Я приметила в «Урале» еще одну фамилию: Родионов, художник, давний поклонник Фаины. Мне нравился ее портрет, сделанный в несколько мазков, но я не знала, что Родионов пишет прозу! Открыла рассказ и ахнула: «Придуманная рыбка и вообще-то очень отличается от непридуманной…» Да, конечно. Она многое может. Например, придумать себе талант.

4

Теперь он приходит без предупреждения.

– Ирина, это Володя Родионов.

У него совершенно бабий голос. Маленький, задрипанный мужичонка с коричневой хозяйственной сумкой. Из сумки торчат пустые горлышки бутылок, одно горло задраено, это – водка. Диггер лает, я выхожу на площадку, пытаюсь его не пустить:

– Володя, извини, Диггер выбежит, – я жду, что он скажет сколько. Я дам, и он уйдет.

– Ирина, извини, я ненадолго, я только поговорить немного хотел. О литературе хотел поговорить. Мне так нравится Лёнина книжка, она такая светлая…

У него очень светлые глаза. Его не пускает в свой дом Фаина. Она живет одна, сын вырос и уехал в Израиль, муж стал пьяницей с режиссерским дипломом, и они разбежались. Фаинка обманывает Родионова, что «не одна», и не впускает.

– Я ехал так далеко, я хотел подарить тебе книгу, – сказал он ей как-то в дверную щель. – Дай пятьдесят рублей, и мы в расчете.

Фаинка печалилась на другом конце провода, я не понимала, отчего в ее голосе такая безысходность.

– Ирина, но ведь он все оплевал: нашу юность, свое творчество, романтику, в конце концов… Ну почему так-то? Почему?

Я не знала, что ответить, у меня раньше не было пьющих друзей.

В следующий раз он застал ее на выходе. Переспросил: «Тебя позвали на день рождения?»

– Для него это уже как звук из детства. Как игра в ножички, как резиновый мяч… Его-то теперь кто позовет? Я вернулась и отдала ему пустые бутылки.

5