Два писателя, или Ключи от чердака

Настоящий секс-шоп я впервые увидела в 91-м, в Германии, когда гостила у друзей. Славка повел Лёнечку на традиционно мужскую экскурсию. Мы с Галкой топтались на улице. Тут же, на газонной траве, вьетнамцы разложили порнокассеты с яркими заплатками на обложках. Подойдя ближе, мы содрогнулись: эти цветные бумажки, будто фиговые листочки, скрывали срамные места – так еще непристойней! – и, дружно выпалив: «Ну что, зайдем?» – мы ринулись за запретную дверь, как в майский разлив на байдарке. Когда-то мы с Галочкой потерялись в походе, попали в снежное марево и, упустив русло, крутились в лодочке среди елок, искали своих, нанимали в деревне моторку. Грести под снегом было проще, чем проникать в глубь секс-шопа, – нашу лихость вмиг смыло волной конфуза. Отвести глаза было некуда: прямо у входа распахнулись журналы с иллюстрациями к будущему роману Чмутова, а вдоль стенок, на стеллажах, рядами выстроились фаллоимитаторы. Наши мужья рассматривали витрину. Пожилая немецкая пара увлеченно беседовала с продавцом. Они что-то обсуждали, шутили, тихо посмеивались. Казалось, выбирают машинку для стрижки газона и беспокоятся, пойдет ли на влажную траву.

– Иркин, да что ты ищешь, там давно уж срок годности истек.

– Истек… Ты, Лёнчик, спи, не беспокойся.

Лет пять назад в магазине «Нефертити» я разыграла из себя пожилую фрау и так же деловито разглядывала каталог, и так же спокойно шутила с продавщицей, а потом совершенно по-русски накупила всего подряд, целую кучу так и не освоенных погремушек, только затрудняющих путь к удовольствию.

Я извлекла из-под вываленного хлама тетрадку и устремилась к двери.

– Да куда ты?

– Спи-спи… Я сама.

29

Сколько я себя помнила, я проживала свою жизнь для того, чтобы о ней рассказывать. Порой меня слушали вежливо, порой с интересом, иногда говорили: «Тебе надо писать», – но кто бы на моем месте отнесся к этому всерьез! Я писала письма – своему научному руководителю и друзьям, бывшей студентке и любимой учительнице. «Нашла способ уничтожать рукописи», – фыркнул как-то Майоров, узнав, что мой шеф выбрасывает все письма. С шефом я переписывалась с тех пор, как уехала из Москвы, он был рассказчиком похлеще меня, да мало ли было рассказчиков похлеще! Сама я просто любила зайти откуда-то сбоку, сделать петлю, сменить направление, чтоб все уже думали, что я заблудилась (так порой и случалось в первородной моей болтовне), – тем эффектнее было вынуть зайца из рукава, обнаружить рояль в кустах, внезапно вырулить на моторке.

Несколько лет назад я посмотрела «Криминальное чтиво» и вдруг испытала острую зависть, разъедающую и жгучую. Долго пыталась понять, что меня гложет: я не имею отношения к кино, не пишу сценариев, я вообще ничего не пишу! Но какие шикарные диалоги! И в устном жанре так историю не запутаешь. Я взяла ручку, чтобы выстроить схему событий, но неожиданно принялась передразнивать речь соседки, тасовать эпизоды. Стесняясь этого увлечения, прятала тетрадь в тумбочку, раз в год что-то в ней поправляла – и вдруг Чмутов распалил меня не на шутку. До пяти утра я набирала текст на компьютере, не зная, зачем это делаю: «Лариса так не говорит, люди вообще так не говорят, да ведь Лариса же и сказала, что я должна заниматься творчеством!»

30

Все рухнуло. Меня не позвали на «Дилетантские танцы». Я случайно позвонила Майорову, Марина сказала, что он ушел.

– На «Дилетантские танцы». Там же Пьюбис танцует, и Чмутов, и эта его знакомая. Я не пошла, нет, сомневаюсь, что будет что-то хорошее. Тем более сейчас пост, а завтра в Каменск.

Завтра в Каменск! Меня не звали ни сегодня, ни завтра. Что ж такое, меня без Лёни никуда не зовут! Лёне пачками шлют приглашения, он выбрасывает их не советуясь. Зарываюсь в плед в кресле у телефона. Бьет озноб, обидный, весенний, когда знаешь, что эта весна не для тебя. Не могу сдвинуться с места, злюсь на весь мир. Через час мне звонит Майоров.

– Да не переживай ты, у Фаины в передаче все увидишь. Лера Гордеева танцевала, Диану-охотницу, чуть юбкой фотик мне не снесла. Такой темперамент в хилом теле! Ключицы торчат, а кажется, схватит и унесет. Чмутов разделся до трусов. Да позорненько: фламенко в белых трусах, если б хоть черные были! И связочный аппарат у него слаб.

Я молча радуюсь: позорненько. Пытаюсь узнать насчет Каменска.

– Ты про завтра? Поезжай, если хочешь. Автобус от площади, но как с местами, не знаю, нас-то Нетребко позвал.

Все поедут: Майоровы, Чмутовы. Так мне и надо! Мне же нравилась телефонная трубка, мне было достаточно лишь разговоров…

Я хватаю трубку, едва она вздрогнула, – я сама вздрагиваю в тот же момент:

– Ты так быстро ответила, Иринушка. А поехали завтра в Каменск? На похороны спектакля?

Завтра в Каменск?! Я что-то мычу, скрывая радость, не вникая в смысл его слов.