Два писателя, или Ключи от чердака

— Посмотрите, что он с ней сделал! Какое он имеет право бить?! Какое он имеет право задерживать?!

Старушки не могут успокоиться:

— Виданное ли дело? Как ворье! Хуже бомжей, мужиков!

— Цветы мне сломала, а трубу? Балкон теперь зальет! Первый же дождичек.

— Убиться ж могла! Я обмерла, как она полетела. До сих пор как–то нехорошо.

Я спрашиваю у правильной девочки:

— А где та, что упала? Ей бы к врачу.

— Настя? Убежала. Да она только руку… Вы скажите ему, чтоб Юльку отпустил!

— Успокойся, сейчас приедет милиция.

— Милиция?.. — до нее не сразу доходит. — Вы что, за него?!!

Поворачиваюсь к охраннику:

— Вы зачем их на крышу загнали?

Сонный детина неспешно выходит, запирает будку, встает, расставив ноги, как боцман, и значительно произносит:

— Ссали в подъезде.

Это большое событие. Осквернитель подъезда пойман впервые. Осквернительница.

— Да как же так можно! Девочки! Как не стыдно! Хуже бомжей, мужиков!

— Они, выходит, пристроились, а тут он, а они на крышу…

— А вы видели, лужи–то, лужи какие большие! Это, наверное, с пива.

— Накурились… — зевает охранник, — или обкололись…

— Неправда! — отбивается русоволосая. — Чуть что — обкололись. Что вы ко мне–то пристали? Меня вообще там не было! Я тут стояла. Караулила…

Приезжает милиция. Выясняют, в чем дело, смеются. Выводят на свет арестантку, у нее багровая щека и глаза голубые, яркие, особенно левый — под левым глазом кровоподтек. Милиционер удивленно глядит на охранника:

— Ты полегче–то никак не мог?

— Я сказал, поймаю — убью.

Милиционеры собираются уезжать, но публика не хочет расходиться: не было катарсиса после стресса. Тут, словно по воле драматурга, появляется хозяин «ЕГЕРЯ»: красивый, как молодой Ален Делон, и жестокий, как избранные его персонажи. Это команда Егеря спилила ясени и тополя во дворе. В то утро, заслышав звуки электропилы, Леня выскочил в тапочках и спас тополь под нашими окнами. Ликвидацию остальных оправдало коллективное письмо жильцов — им Егерь пообещал навести во дворе порядок. Он расселил три коммуналки в нашем доме, перестроил их так, что у соседей треснули стены, и продолжает скупать квартиры. Не соглашаться на расселение опасно, жаловаться на урон от ремонта опасно — несколько соседей были избиты, кому–то отключили свет и воду, а один сумасшедший дедок умер в милиции… Во всех своих объединенных квартирах хозяин нашего двора живет один. Его не любят, называют фашистом, но сейчас мы обращаем свои взоры к нему и ждем порядка.

— Это что же, так просто их отпустить?!

Так просто нельзя, это ясно, но неясно, что делать. Чего хочется. Егерь смеется:

— Да что с них взять?!

— Дайте тряпку, мы затрем, — вдруг предлагает хорошая девочка.

Это слишком простое решение — все растерялись и ворчат по инерции:

— Вот еще, у меня тряпки хорошие, за всякими затирать…

— И охота тебе за другими–то мыть? Подруга твоя вообще убежала!

Егерь вмиг становится деятельным, отдает команды:

— Значит, так. Вымыть подъезд сверху донизу! Тряпки, ведра, лентяйки я выдам.

— Пять этажей? Сверху донизу? С чего бы это? — приходит в себя провинившаяся.

— Ты у меня еще поспорь. А, кстати: почему чердак был открыт? — он поворачивается к охраннику, потом к нам. — Где ключ? У кого был ключ, я спрашиваю? Почему у нас кому попало дают ключи от чердака?!

— Ай да история, Иринушка! Ты позвони Лере, расскажи! То–то я смотрю, у вас подъезд сегодня чистый, — он выхватывает у меня тряпку. — Я сам затру. Из–за меня же… — Диггер напрудил лужу, когда Чмутову вздумалось состязаться, кто лучше скалится. Он выполаскивает тряпку, аккуратно развешивает. — Я, кстати, к Лере сегодня пойду. Ты не решилась мухоморы попробовать?.. Зря. Наркотики почувствовать надо, хотя бы слабые. И грибы, и трава из земли, как мы из матки… Нельзя, матушка, от природы–то отворачиваться… Нехорошо.

81

Нехорошо… У меня был любимый студент. Плохой студент, грузин, троечник, даже двоечник, но он был трогательно застенчив и непривычно красив. Он провожал меня после вечерних занятий, огорченно вздыхал,