Два полицейских. Дело о надувном матрасе

22.17. Ницца. Улица Александр Мари.

Выполнил срочное поручение шефа. Поручение, прямо скажем, странное. Я только успел вернуться домой и поужинать, как раздался звонок мобильного телефона. Это звонил лейтенант-колонель. Он спросил меня, не занимался ли я плаванием в школе или в академии. Я сказал, что да, занимался. Тогда он спросил, есть ли у меня ласты. Я подумал, что ему ласты нужны зачем-то и спросил, какой размер. А он меня спросил – как это какой размер? И сказал, что – мой. То есть он сказал «твой», чтобы я понял – что мой. А я сказал, что мои ласты ему, наверное, не пойдут, к тому же они остались в доме родителей, в Бордо, я их отвез с большей частью своих вещей, потому что в моей квартирке… А он сказал: «На черта мне твои ласты?!». И через пару секунд: «Может быть, у тебя и фонарика нет»?

Так, я сейчас кофе сварю, пожалуй.

Начинаю сначала. Шеф позвонил по телефону и стал выяснять, хорошо ли я плаваю и могу ли поплавать в ластах. В море. Сейчас. В десятом часу вечера. Я ответил, что ласт у меня нет, но сплавать я могу, если надо. Шеф сказал, да надо, недалеко, метров на сто, если без ласт. И надо выполнить два условия. Первое – засечь время. А второе – постараться вернуться в то же место, откуда в море заходил. Вот для этого и нужен фонарик. Пляж здесь в Ницце огромный, при волнении в море (а оно сейчас есть) снести может сильно. Весь смысл эксперимента, как сказал мне шеф, именно в том, чтобы вернуться туда, откуда отплыл. А для этого нужно положить фонарик, прямо на одежду и направить его свет в море. И стараться все время держаться так, чтобы не потерять его из виду. Ну, этого он мог бы и не говорить.

И я сплавал. И даже не на сто метров, а на все триста. Туда, по ощущениям – минут пятнадцать, а вот обратно, пришлось плыть минут сорок. Причем дважды я терял из виду луч фонарика, но как-то находил. Вымотался сильно. Не было бы волнения на море – это бы только разминка была. А так, даже полежать на пляже пришлось пару минут, прежде чем подыматься и домой идти.

Что все это значило, я не знаю. Шеф, когда я ему результаты доложил, только поблагодарил меня и сказал, что завтра, после того как Виктор Агапкин опознает тело Владимира, я должен его сопроводить в полицейский участок Капдая. Он, Виктор, уже предупрежден, что необходимо присутствие его и Ирины для оформления документов о смерти Владимира и Жанны Андрейчиков.

– И что, – спросил я, – так, прям и оформим?

– Посмотрим, – ответил шеф, – сначала попробуем один забитый гвоздь выгнать53, а там – как пойдет.

Понедельник. 15 сентября

08.01. Ницца. Улица Александр Мари.

Очень быстро: мелкий зеленый горошек из банки, высыпать на сковородку, чтобы он плотным слоем закрыл дно. Пока выпаривается вода, режем тонкими ломтиками ветчину. Добавляем немного масла и кладем ветчину поверх горошка. Затем, в течение двух минут, два раза перемешиваем ветчину и горошек. Когда горошек немного сморщился, а ветчина чуть-чуть подрумянилась, раздвигаем все это к краям и в середину выпускаем яйцо. Соль. Перец. Пока белок схватывается, трем пармезан и затем уже равномерным слоем посыпаем пармезаном белок (но, ни в коем случае, не желток). На желток бросаем один маленький листик петрушки.

Яичница называется «Jaune».

10.21. Минута. Ницца. В машине на стоянке полицейского морга.

Пока Виктор разговаривает с Ле Гуном, могу записать в журнал сцену с опознанием.

Я приехал к моргу лишь чуть-чуть позже Виктора, так что меня почти и не ждали. Тем не менее, у Ле Гуна было точно такое лицо, как у того морского бычка, которого в бухте Мале, поймали на синтетическую приманку. Он сказал, откуда-то из своего высока, что у него совсем мало времени. Есть прямой свидетель по делу Жанны Андрейчиков и его допрос многое может прояснить. Это опознание проводится по просьбе префекта. А по его, Ле Гуна, личному мнению, оно вряд ли может быть дознанию очень полезным.

Ну, если уж он так спешил, мог бы и не говорить ничего, а сразу приступать к делу.

У Виктора забинтована правая рука. Сейчас она лежит в лангетке. Видимо, последствие аварии. Сам он выглядит мрачным. То ли рука болит, то ли ему неприятна предстоящая процедура. Понять его можно: ведь Владимир был его лучшим другом, и, вдобавок, компаньоном.