Два путника в ночи

– Позволяю. На личном фронте без перемен. – Надеюсь, мой голос прозвучал беззаботно. – Знаете, Леонид Максимович, я поняла, что любой брак – насилие над личностью. Меня не воспринимают как равноправную личность, а, наоборот, от меня ожидают уюта, обеда и покорности. А я не хочу быть кухонной женой! Я способна на большее, и вообще… – Я осеклась, подумав: «Господи, что я несу? Кто требует от меня уюта? Если уж на то пошло, так это, наоборот, я требую! Какой обед? Он же все мои попытки приготовить что-нибудь пресекал на корню и тащил ужинать в ресторан или к друзьям».

– Ясно. А не кажется ли вам, Екатерина Васильевна, что разумные люди всегда могут договориться?

– Разумные – да! А шовинисты с комплексом превосходства никогда и ни с кем договориться не могут. Им нужно только одно – безоговорочное подчинение! Им не нужна личность! – Меня несло, я с ужасом чувствовала, что не могу остановиться. – «Королевскую охоту» я ни за что не променяю на сомнительные радости сомнительного супружества! А всякие шовинисты…

Вдруг резко зазвенел телефон, и я опомнилась и заткнулась. Кузнецов, извинившись, ответил на звонок.

– Леонид Максимович, я к вам по делу, – сказала я, когда Кузнецов положил трубку. – Вчера в «Королевскую охоту» позвонил человек по фамилии Фоменко и спросил дядю. Он не знал, что дядя умер, и очень огорчился. Вчера он видел по телевизору парня, чью личность пытаются установить с помощью общественности, а его друг сказал, что это убийца генеральши Медведевой.

– Так и сказал? – удивился Кузнецов. – А почему он так решил?

– Его соседка работала домработницей у Медведевой, и ей показывали фотографию этого парня…

– Он что, знает этого парня?

– Он хочет знать, за что его задержали.

– Зачем?

– Не знаю, – я почувствовала себя глупо. – А что он натворил? Он действительно убил генеральшу?

Кузнецов рассматривал меня долгую минуту, потом сказал:

– Не знаю.

– Но он имеет отношение к убийству?

– Вообще-то это тайна следствия, Екатерина Васильевна.

– Да, да, я понимаю, – заторопилась я. – Знаете, я однажды видела Медведеву на собрании «Матерей в защиту мира». Поразительно красивая женщина, с сильным характером. Очень жаль… в городе только и разговоров… об убийстве.

– О чем же она говорила на собрании?

– Об армии, о мальчиках.

Они помолчали.

– А как она была убита? – спросила я.

– Удавлена шнуром от портьеры… в своей квартире.

– Какой ужас! Это… грабители?

– Пока трудно сказать. Похоже, она впустила убийцу сама.

По его тону я поняла, что больше он ничего не скажет.

– Леонид Максимович, – я поднялась, – я думаю, мне пора. Извините, что отняла у вас время.

– Ну, что вы, Екатерина Васильевна, рад был повидаться!

– А что мне сказать Фоменко?

– Дайте ему мой номер телефона, пусть позвонит. И сами тоже звоните, не исчезайте надолго.

– Ладно, буду звонить, – пообещала я.

– Катюша, я хотел попросить вас… – сказал вдруг Кузнецов. – Хотите поработать на нас?

– Хочу! А что нужно делать?

– Мне тут принесли американский юридический журнал… – он принялся перекладывать бумаги на своем столе, – …со статьей о свидетелях и свидетельских показаниях, а мой английский – сами понимаете. Я попытался было… А тут вдруг вы! Такое счастливое стечение обстоятельств. Поможете?

– Конечно!

– А я, в свою очередь, буду держать вас в курсе расследования убийства генеральши Медведевой, – великодушно сказал Кузнецов. – А статья познавательная, вам понравится. Знаете, работа со свидетелями – это большое искусство, Екатерина Васильевна. Необходимо умение разговорить свидетеля, помочь ему вспомнить самые незначительные детали. Трудно знать заранее, какое именно твое слово, вопрос или жест подтолкнут память свидетеля. Даже запах твоего лосьона для бритья может иметь значение. Даже то, что ты пьешь с ним чай и угощаешь печеньем. Все имеет значение – настроение свидетеля, его жизненный опыт, образование…

– А может… – я запнулась.

– Что?

– Ничего. Давайте ваш журнал.

Он проводил меня до двери и постоял, глядя мне вслед…

* * *

Я неторопливо брела сквозь толпу, думая о Ситникове, который так и не позвонил. Испортил мне вечер, напился, притащил домой ограбленного профессора и не извинился! Потом они кричали всю ночь, обсуждая будущее человечества. Мне так и не удалось уснуть тогда… я лежала, прислушиваясь к их голосам, злясь и растравляя свои раны.

Вывод раздумий был, увы, неутешительным: мы слишком разные, пора ставить точку. Ситников не позвонит, я тоже, и мы расстанемся без шума и пыли, как цивилизованные люди. Машины, люди и деревья вдруг потеряли четкие контуры и стали расплываться в ранних лиловых городских сумерках. Кажется, я собиралась заплакать. Еще чего не хватало!

«Не вздумай реветь, – приказала я себе. – Тут есть дела поважнее. Бедная генеральша Медведева…»

Перед моими глазами вдруг появилось красивое женское лицо – жаркий румянец на скулах, прекрасные черные глаза, узел блестящих волос… Громкий самоуверенный голос… полный зал женщин… «Матери в защиту мира».