Там был еще кто-то, вдруг вспомнила я. Как она называла его? Каким-то «жалобным» именем. И она сказала… что же она сказала? Она сказала… ему… «
Светило солнце, небо было синее и радостное, а меня трясло в ознобе. Я тупо рассматривала крошечные желтые цветы, вылезшие из земли рядом со старой липой, пытаясь вспомнить, как они называются. Меня подташнивало, затылок разрывался от тупой боли. Потом я вдруг почувствовала, что плачу. Слезы текли по моему лицу, я всхлипывала, судорожно комкая в руке шелковую косынку. Мне не хватало воздуха, я задыхалась…
Глава 21
Наследница
Я долго не могла уснуть, а когда, почти под утро наконец забылась зыбким неглубоким сном, меня разбудили шум мотора и гулкие по раннему утру мужские голоса. Я узнала голос соседа. «Сюда! – надрывался сосед. – Давай сюда! Наш тридцать второй, в самом конце». Я поняла, что больше не усну. Лежала, вспоминала Эллу. Мне было жалко эту одинокую, никем не любимую женщину, которая, видимо, от одиночества, придумала себе такое жуткое занятие. Пугала и себя, и других. Актриса… Интересно, верит она в свой… культ, или все это игра? Предсказания, возмездие! Актриса на сцене, актриса в жизни, как сказал Трембач. Тоже странный тип. Может, это у них от одиночества? Человек – стадное животное. Сказала, не лезьте вы в это дело, бог… как же его зовут?.. не любит, когда ему мешают, мне будет безумно жаль, если с вами что-нибудь случится.
Бедная Элла! Она чувствовала себя настолько незначительной, что придумала себе бога. Наверное, ей кажется, что теперь она не одна… Она сказала, Лида – жертва, а Трембач сказал… не ищите, это политическое убийство…
А что случилось со мной? Я вспоминала, как сидела на скамейке, обхватив себя руками, стремясь унять дрожь…
Вставать мне не хотелось, а хотелось оставаться в постели весь день, дремать, свернувшись клубочком. День за окном занимался серенький, неяркий, не в пример вчерашнему, почти летнему.
Я наконец заставила себя встать. Босиком прошлепала в ванную и стала рассматривать себя в зеркале. Результатом было открытие, что передо мной лицо… Нет!
Не дай бог! Может, права Галка? Насчет Ситникова?
– Ты у нас очень принципиальная, – сказала Галка, когда я попыталась объяснить ей в очередной раз, почему у нас с Ситниковым все наперекосяк. – Будь просто красивой бабой! Таких мужиков, как Ситников, – раз-два и обчелся. Штучная работа!
– Ему нужна кукла, а не личность.
– Всем мужикам нужна кукла. Знаешь, моя бабка всегда говорила матери, я еще маленькая была, не понимала, а запомнила: «Ты ему годи, годи, а делай по-своему!» Он хочет куклу – на тебе, милок, куклу! Разодетую, раскрашенную, веселую. А делай по-своему, усекла?
«У него уже была кукла, – думаю я. – В том-то и беда, что они все хотят куклу, а любят личность. И пытаются сначала превратить ее в куклу, а потом сломать…»
День прошел спокойно. В полдень выглянуло солнце, да снова спряталось. Собирался пойти дождь – несколько капель скатилось по оконному стеклу, – да раздумал. Нерешительный выдался день. Около четырех я позвонила Галке. Та, к счастью, оказалась дома, и я почувствовала облегчение. Мне нужны были дружеское плечо и большая жилетка.
– Галина, мне нужно с тобой посоветоваться.
– На предмет?
– Не телефонный разговор. Надо сбежаться.
– Когда?
– Вечером, у меня. Возьми выходной у своей команды и приходи.
– Что случилось, Катюх? Ты какая-то… не такая, – забеспокоилась Галка. – Это… Ситников?
– Ситников? А он тут каким боком?
– Ну, что-нибудь случилось…
– При чем тут Ситников? Неужели нам и поговорить больше не о чем?
– Сегодня не могу. У нас гости!
– Гости? Кто, интересно?
– Папа Веник попросился обратно. Заявится с цветами и тортом. Если мамочка не поскупилась, то и с шампанским.
– Поздравляю!
– Спасибо.
– И ты примешь?
– А как по-твоему?
– Я бы не приняла.
– Ты бы – нет, а я приму. Я девушка простая – покричу да прощу. Давай завтра. – Тон у Галки был слегка виноватый и вместе с тем радостно-возбужденный. – Мне, знаешь, сколько всего еще нужно успеть! И обед, и голову в порядок привести, и руки!
Я в который раз позавидовала легкости, с которой Галка шагала по жизни, и вспомнила ситниковского дружка Юру Швальбе, быстрого, легкого на подъем, с неунывающим характером, по прозвищу Сперматозоид. «Будь проще! – кричал Юра. – И к тебе потянутся!» Я невольно улыбнулась, вспомнив круглую и блестящую, как бильярдный шар, Юрину голову, бьющую через край энергию и манеру размахивать руками при разговоре.