Анна была царицей его грёз, светочем его сновидений, средоточием его желаний и мыслей, безраздельно владевших его чувствами. Ради неё он способен был претерпеть любые невзгоды, сокрушить любые препятствия… Но, увы, преграда, которую теперь воздвигла между ними судьба, была слишком непреодолима. О, если бы можно было вернуть её в этот мир ценой его страданий, вырвать из когтей смерти и взамен отдать своё бренное тело или все оставшиеся годы его жизни, он не задумываясь, подобно Орфею, спустился бы за ней в царство тьмы, чтобы ещё раз — хотя бы один только раз! — узреть её божественную красоту в этом мире. Увидеть, как сияет синева небес в её глазах, как сверкают лучи солнца в золоте её волос.
Анна!.. Она была для него воплощением совершенства, она была его чудом, его волшебством, — заветной тайной и беспредельной радостью его души, её вечной песней, неиссякаемым восторгом и наслаждением! Анна была его спасением от тревог, тоски и одиночества в этом, теперь уже враждебном ему и чуждом мире, где спокойным и умиротворённым он чувствовал себя только погружаясь в воспоминания о прожитых вместе с ней годах мирной и счастливой жизни. Теперь ему хотелось бы раствориться в этих воспоминаниях, наполнить ими свои ощущения и чувства, предаться им, как сновидениям, в надежде что они хотя бы на краткий миг вернут ему его утрату, материализуют её, пусть даже в новой и неведомой ему ипостаси, — воссоздадут его утраченное счастье, вернут ему его жизнь и мечту…
Утро следующего дня застало Ричарда спящим в кресле Анны, с её молитвенником в руках. Проснулся он, ощущая как выскальзывает из его рук её книга. Подхватив молитвенник на лету, он открыл его на 23-м псалме Давида и прочитал божественной красоты строчки, которые теперь были удивительно созвучны с состоянием его души и течением мыслей…
57. Опровержение навета
Все три дня после похорон Ричард провёл в покоях Анны. Не выходил из её комнат, никого не принимал, устроил для себя время жесточайшего траура и поста. А когда вышел ко двору, исхудавший и осунувшийся от бессонных ночей, узнал о себе нечто новое и ещё более поразительное, чем все предыдущие наветы, вместе взятые.
Ему сообщили, что это оказывается он убил (!) свою любимую жену Анну, — он отравил её для того, чтобы вступить в кровосмесительный брак со своей бастардкой-племянницей, — засидевшейся в старых девах Елизаветой Йорк, незаконнорожденной дочерью его старшего брата, короля Эдуарда IV.
Те же языки, что разносили все эти сплетни, говорили, что и на похоронах жены Ричард специально расплакался, чтобы скрыть следы своего преступления.
Не имея ни сил, ни желания размышлять о пределах человеческой подлости, а тем более говорить о них, Ричард только болезненно морщился, когда его приближённые предлагали ему выступить с опровержением этих слухов перед всем двором. И если бы не убедительное и в то же время настойчивое требование его верных сподвижников, и в первую очередь, сэра Уильяма Кэтсби, Ричард так и не смог бы сделать над собой усилие и заставить себя, едва оправившись от пережитого потрясения, выступить с опровержением этой омерзительной и возмутительно подлой лжи и клеветы.