Два ракурса времени в истории Ричарда III

Спазмы подкатили к горлу, ему стало трудно дышать. Казалось, сотни иголок вонзились и прожигали насквозь его сердце, которое словно остановилось, всё ещё сдерживая его дыхание. А потом появилась тоска, но теперь она была в миллион раз сильнее и с каждым вздохом причиняла нестерпимую боль. В оркестре, сопровождавшем заупокойную мессу, сменилась тема, и хор мальчиков высокими и чистыми голосами запел «Agnus Dei». Ричард конечно же подумал о своей жене, — она была настоящим Агнцем Божьим, — воплощением кротости и чистоты. И в эту минуту он разразился рыданиями, настолько громкими, что казалось, они перекрывают собой хор и оркестр.

Все присутствующие повернули головы в сторону короля, а он всё рыдал и не мог остановиться. Страдание вскипало в нём нестерпимо мучительной волной и неудержимо рвалось из груди, прорываясь рыданием и хриплым кашлем. Не прекращая рыданий, он сделал знак оркестру продолжать мессу. Попытался заглушить рыдания и не смог, — с каждым звуком они становились всё сильнее и громче, потому что с каждой минутой он всё сильнее ощущал свою боль.

По окончании траурной церемонии короля попытались успокоить. Подносили ему нюхательные соли, которые ему не помогали, а вызывали омерзительное ощущение тошноты, сводившее спазмами его и без того измученное рыданиями тело. Лекарство, которое он послушно пил, ему тоже не помогало. Последний раз он так рыдал на похоронах своего сына. А это было ровно год тому назад. Тогда и ему, и Анне тоже стало очень плохо, и их обоих долго не могли успокоить. И вот теперь на него свалилось ещё и это горе, которое казалось ему непосильным и которое нужно было нести ему одному.

Вернувшись в Вестминстер, Ричард сразу же прошёл в покои жены и попросил оставить его одного.

Только теперь, когда он остался один среди привычных и знакомых ему вещей, ещё сохранивших следы её рук и прикосновения её пальцев, тишина и умиротворение стали проникать в его душу, и ему удалось успокоиться. Он решил, что три дня будет жить в её комнате, спать на постели, ещё сохранившей аромат её благовоний. Сидеть за столом, на котором ещё лежит её молитвенник, стоять у окна, из которого видна Темза и уголок тенистого сада, где они оба любили гулять летними вечерами. Сидеть в кресле, рядом с которым на рамке ещё стоит её незаконченное вышивание.

Рядом в углу, поблескивая позолотой, стояла арфа, на которой Анна так восхитительно умела играть. Ричард коснулся руками её струн, и гулкие звуки кругами стали расплываться по комнате, унося его в мир воспоминаний о том далёком и счастливом времени, которое он провёл рядом с Анной в их общем детстве.

Вспомнил он, как впервые увидел её в Миддлхэме, когда она сбегала по лестнице, устремляясь ему навстречу, потому что кто‑то сказал ей, что приехал мальчик, с которым она теперь будет дружить. Анна об этом рассказала ему в первый же день, а точнее, спросила:

— Вы и есть, тот самый мальчик, с которым я теперь буду дружить?

Он был так умилен её искренностью, что тут же согласился стать её другом и рыцарем на всю жизнь.

— И мужем? — тут же поинтересовалась она.

— Почту за честь, моя госпожа! — почтительно ответил он.

Вот так у них всё и определилось. А потом судьба провела их через испытания, которые ещё больше сплотили их.

Вспомнил Ричард и их долгожданную встречу после возвращения Анны из монастыря Сент-Мартин ле Гранд, где она восстанавливала своё здоровье. Вспомнил день их бракосочетания, — венчание в Вестминстерском Аббатстве и свадебный банкет в огромном зале его резиденции Кросби Палас, — сияющие лица гостей, множество цветов и огни свечей, отражавшиеся в серебре столовых приборов.

Вспомнил первый танец с молодой женой на свадебном балу. И конечно он помнил их первую, брачную ночь, о которой мечтал ещё задолго до свадьбы. Он тогда волновался, как школьник, и почему‑то чувствовал себя виноватым. Но Анна была так восхитительно деликатна, так мудра и так изысканно трепетна, что он уже тогда понял, что судьба его свела с самой изумительной женщиной на свете.

Вспомнил он и счастливое время их переезда в Миддлхэм, и день рождения их сына, и сияющие радостью глаза Анны, и восторг, который охватил его, когда он впервые взял на руки их ребёнка…

Вспомнил крестины их сына в церкви Святой Марии и Всех Святых в Миддлхэме — крошечное тельце маленького Эдуарда в белой сорочке и восторженное, восхищённое лицо Анны.

Вспомнил их с Анной коронацию в Вестминстерском Аббатстве, — торжественные звуки органа, хор певчих в белоснежных одеждах, сверкающие ризы прелатов и Анну в сияющей, золотой короне…

Анна!.. Она была его талисманом, его надеждой и опорой на протяжении всей его жизни. Она была его путеводной звездой, его радостью и утешением, его мечтой и наградой, ради которой он мог совершать подвиги беспримерной отваги и силы. Она была единственной и бесконечно любимой его Дамой Сердца, которой была всецело подчинена его душа.