— Увы, это так, — согласился Самохин. — Самое печальное, что этой ночью, через час после нашего ухода из дома Рослякова, туда ворвались чекисты. Александр Васильевич арестован, а вместе с ним и находящийся в доме полковник Голенищев. Люди говорят, что слышали несколько выстрелов. Ходят слухи, будто бы кто-то из задержанных ранен, но кто именно и насколько серьезно, выяснить не удалось. Но в любом случае их не пощадят. Голенищев в Генеральном штабе занимался вопросами контрразведки и приятельствовал с генералом Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который одно время командовал Северным фронтом. Голенищеву было известно, что накануне октябрьского переворота вождь большевиков Ульянов скрывался на квартире брата Бонч-Бруевича… Впрочем, это уже не имеет к делу никакого отношения. Теперь бывший генерал вряд ли поможет ему. Тем более что после убийства Урицкого и покушения на Ульянова начались массовые аресты. Тот человек, который приходил сегодня на корабль, сообщил, что готовится постановление совета народных комиссаров о красном терроре, который будет оправдывать убийство любого представителя вражеских классов. А в их представлении враждебный класс — это те, кто богаче, неважно, банкир, фабрикант, врач или адвокат… Вот такие дела. Не надо было приглашать на свадьбу Вербицкого.
— Поручик Вербицкий выдал своего командира? — удивилась Вера. — Но ведь это подло! Низко!
— Увы, Вера Николаевна, — вздохнул Самохин, — у людей, которые противостоят нам, нет понятия о чести. Но меня немного успокаивает другое. Вербицкий, насколько я мог понять его, не идейный большевик, если он вообще исповедует социалистические идеи. Когда речь идет об очень больших деньгах, тут уж не до идей. Сколько прошло по Петрограду обысков и конфискаций ценностей? Бесчисленное множество. И что — все золото и драгоценности поступают в казну? Разумеется, нет. Все распихивается по карманам. Вербицкий прекрасно осведомлен об этом. И, как я надеюсь, попытается сам разыскать вас. Что он узнал вчера, мы не знаем. Подслушивал ли он, когда мы беседовали в кабинете Рослякова, — неизвестно. Но предполагать можно худшее. Ему известно, куда вы отправитесь. А потому надо спешить. Погода благоприятствует: барометр показывает «ясно». В городе почти безветрие, впрочем, на Ладоге ветер всегда хоть небольшой, но будет.
— То есть мы должны уйти сегодня? — спросила Вера.
— Прямо сейчас. Однако на борт корабля я вас вряд ли смогу провести: ведь Вербицкий знает, что меня можно найти на корабле и что я могу спрятать вас там. Остается надеяться, что про эту квартиру ему ничего не известно. В справочнике «Весь Петроград» мой адрес не указан, так как справочник выпущен в четырнадцатом году, а я владею квартирой на Калинкинской площади с шестнадцатого. Хотя при желании узнать этот адрес труда особого не составит.
Долгоруков покачал головой.
— Я никуда не уеду, пока не буду знать, что Рослякову и Голенищеву ничего не угрожает. Пока не увижу их на свободе.
Самохин посмотрел на Веру, как будто ища поддержки у нее, но девушка взяла мужа за руку и твердо произнесла:
— Бросить друзей, когда им угрожает смертельная опасность, было бы трусливым и низким поступком.
— И что вы планируете делать?
Капитан второго ранга смотрел на них, словно предполагая, что они сами предложат единственный вариант спасения.
— Для начала надо выяснить, где содержатся наши друзья, — произнес Долгоруков. — Если в «Крестах», то штурмом тюрьму мы в любом случае не возьмем. Но если их возят на допросы, то можно отбить по дороге. Если допрашивают в тюрьме, можно захватить кого-то, кто отдает приказы, и заставить его выпустить Рослякова и Голенищева. Если все упирается в бывшего поручика Вербицкого, то дело будет проще. Только надо знать, какими силами и средствами мы располагаем. Вербицкий не случайно оказался в воскресенье в храме — я в этом уверен. Он ничего не мог знать о нашем с Верой венчании, а пришел туда, потому что предполагал, что в День Георгия Победоносца я, как офицер Преображенского полка, непременно приду туда. И он оказался прав.
Глава шестая