Два раза в одну реку

Самохина задумалась. Катер продавать она не собиралась — это память об отце, да и Лене он нравится. Как нравится и старая квартира, обменивать которую она ни за что не станет. Накоплений никаких нет… То есть немного денег на счете имеется, но их едва хватает на проживание. Можно продать автомобиль — за пикапчик «Фольксваген Амарок» вполне могут дать приличную сумму — на Сейшелы наверняка хватит. Но ведь и автомобиль — это необходимость. В машине она возит свою амуницию. Но если ничего другого не останется, значит, придется продавать пикап. Только кто его так быстро купит? Может, предложить Федору? Хотя это неудобно: они едва познакомились. Едва познакомились, но Лена его уже любит. А как продавать любимому автомобиль? Даже если он в нем очень нуждается. Можно подарить только.

Больше ничего ценного у нее нет. Не считая, конечно, старинных лоций, книг, макетов парусников, которые стоят немало, но продать их — то же самое, что продать папину могилу.

Хотя есть, конечно, бабушкины драгоценности: сережки с рубинами и перстень с таким же рубином. Рубины не крупные, но и не маленькие. Старинные украшения, которые передавались из поколения в поколение. Продавать их нельзя… Если только заложить.

В помещении ломбарда было пусто. У выхода на стуле скучал немолодой охранник в черной униформе. При появлении Самохиной он, не поднимаясь, оглядел ее с ног до головы и зевнул. Лена подошла к стеклянной стене с вырезанным в ней окошком. За стеной сидела блондинка лет сорока в декольтированной шифоновой блузке. В вырезе декольте на пышной груди растянулись две золотые цепочки с якорным плетением.

— Что у вас? — спросила блондинка.

Самохина достала бархатную коробочку со своими драгоценностями и продвинула в окошко.

— Хочу заложить.

Блондинка открыла коробочку, достала сережки и перстень, положила на электронные весы. Задумалась.

— Камни вынимать не будем, — наконец произнесла она. — Мы оцениваем только золото. А золота в перстне грамма три, и в сережках по два. На самом деле еще меньше, я с запасом говорю, чтобы вас не огорчать. Мы берем заклад на месяц, и с учетом нашего процента вы получаете на руки… — Блондинка постучала по кнопкам калькулятора ногтем, покрытым голубым лаком. — Вы получите пять тысяч.

— Долларов? — не поняла Лена.

— Да вы что, девушка? Какие доллары? Мы в России живем. Пять тысяч рублей, разумеется. Больше вам никто не даст. В других ломбардах тыщи три вам предложат в лучшем случае, а потом еще обманут. А мы — честные, и люди нам доверяют.

— Но ведь это старинные вещи: им почти двести лет. Настоящие рубины, золото чистое, без лигатуры.

— В каком смысле?

— В смысле, без примесей.

— Да какая разница? А что касается ваших старинных камушков, то я вас предупредила, что камни мы не оцениваем. И потом, у вас имеются документы на эти украшения? А вдруг вы их украли?

— Мне их бабушка подарила.

— Все так говорят, — произнес за спиной Лены охранник, который, оказывается, прислушивался к разговору. — Все говорят «наследство, наследство», а потом выясняется, что драгоценности краденые…

— Мы не покупаем тут ничего, — продолжила блондинка, — мы принимаем вещи в залог. Конкретно — от людей, у которых возникают временные трудности. Помогаем бедным людям по мере своих сил и финансовых возможностей… А чтобы покупать, наживаться на чужой беде — так ни-ни…

— Я и не собираюсь продавать, — покачала головой Лена, испытывая единственное желание: чтобы ей вернули коробочку.

— Мы не покупаем, — не слушая ее, продолжала работница ломбарда, — однако в исключительных случаях… То есть в порядке личной инициативы… Для того чтобы вам помочь, я готова купить это все тысяч за пятьдесят.

— Рублей? — не поверила Лена.

Ей показалось, что она ослышалась.

Блондинка усмехнулась:

— За доллары в Америке продавайте. Поезжайте туда и предлагайте…

Самохина молча протянула руку за своими вещами.

Но работница ломбарда не спешила их отдавать, взяла перстень, поднесла к глазам, потом к лампочке настенного бра.

— Карата три.

— Так и есть, — подтвердила Лена, — верните мои украшения.

— Шестьдесят тысяч рублей и ни копейки больше, ведь и так переплачиваю по доброте своей.

— Не продается!

Блондинка пожала плечами, сняла с весов и сережки, положила их в коробочку и, не закрывая, поставила ее на прилавок перед Самохиной.

— Больше вам никто не предложит.

— Спасибо за вашу щедрость, но это память о бабушке.

— А у вас еще имеется что-то? — встрепенулась блондинка. — В смысле, другие украшения?

— У бабушки были, но в блокаду поменяли на хлеб.

— Вот повезло кому-то! — обрадовался охранник, который стоял уже за спиной Лены. — Мне дайте посмотреть: может, я куплю.

— Перебьетесь, — ответила Самохина и направилась к выходу.

— Вот молодежь невоспитанная, — услышала она за спиной голос блондинки.

Настроение было испорченно. Судя по всему, денег так легко она не найдет.

Когда Лена села в машину, раздался звонок мобильного.

— Привет! Как твои дела? — поинтересовался Федор.

— Замечательно, — соврала она, — сейчас только освободилась.