Два рейда

Батальоном командовал уважаемый человек Василий Моисеевич Кудрявский. Вместе с ним воевала и его дочь Женя. Комбату страшно не везло. Только поправится от одного ранения, проведет несколько боев, и снова ранение. И приходилось лейтенанту Брайко больше командовать батальоном, чем заниматься штабными делами.

Брайко оказался сообразительным и находчивым командиром. Не случайно, когда в Карпатах был ранен В. М. Кудрявский, он возглавил батальон и вывел его с наименьшими потерями. За это Брайко был награжден орденом Красного Знамени…

Сейчас капитан Брайко командовал третьим батальоном. Он самый молодой среди комбатов. Ему около двадцати четырех лет. Почти никто не называет его по отчеству, а просто— Петей Брайко. Но это не вредило его авторитету среди подчиненных и командования.

И на этот раз, поручая трудную задачу, Вершигора верил, что Петя Брайко выполнит ее.

В 15.00 3 февраля 1944 года облегченная колонна третьего батальона покинула село и взяла направление на восток.

Через двенадцать суток батальон присоединился к главным силам, и Брайко подробно доложил о выполнении задания.

…Город Горохов обошли с севера и повернули на юго-восток. Шли ускоренным маршем.

Первый шестидесятикилометровый переход близился к концу. До места дневки в селе Ольховке Гороховского района оставалось чуть больше трех километров.

— В селе около сотни гитлеровцев. Ведут себя спокойно. Видно, о нас им ничего не известно, — доложил командир разведки Берсенев.

— Этого еще не хватало, — возмутился начальник штаба Попов.

— Может, это и лучше. На этом гарнизоне испытаем свои силы, — сказал Брайко.

— Люди устали, с ног валятся, — напомнил Попов.

— Внезапность — наше главное оружие. Упустим момент— дадим козырь в руки противника. Как ты думаешь, Андрей Калинович? — спросил комбат комиссара.

— Возьмем Ольховку, в тепле отдохнем, — поддержал Цымбал.

— Прикажите сделать получасовой привал. Командиров рот вызовите ко мне, — распорядился Брайко.

Голова колонны замерла на месте, а позади еще долго слышалось чавканье солдатских сапог по грязи. Дорога превратилась в месиво. Партизаны сворачивали на обочины, подминали кусты, садились и закуривали. Изредка доносились приглушенные голоса.

— Ну и дорожка, черти бы ее взяли.

— Пора бы уже и на боковую. Почитай, километров шестьдесят отмахали…

— Ребята, у кого веревка найдется?

— Что, повеситься задумал? — пошутил кто-то.

— Сапог каши просит. Подвязать бы…

— Да, грязища! Не то что сапоги, того и гляди ноги повыдергивает…

Цымбал слышал этот разговор. Понимал — переход дался нелегко. У самого ныло все тело, глаза слипались. Казалось, остановись на минуту — и сразу же уснешь. Раньше за ним этого не наблюдалось. Видимо, три ранения не прошли бесследно. Но комиссар понимал, что за ним следят бойцы. Он не имеет права поддаваться слабости.

Подойдя к роте новичков Серго Арутюнова, Андрей Калинович как ни в чем ни бывало весело заговорил:

— Как самочувствие? Отстающих нет?

— Все в порядке, товарищ комиссар, — ответил Серго, поднимаясь с пенька.

— Сидите, сидите, — торопливо сказал Цымбал. — Я тоже не против присесть. Потолковать пришел.

Партизаны сгрудились вокруг комиссара.

— Устали? Ничего, скоро отдых, — продолжал Андрей Калинович. — Километра три осталось.

— Почему же мы остановились? Надо было идти до места, — проговорил кто-то из партизан.

— Да тут, братцы, такая заковыка… В селе немцы.

— Много?

— Человек сто…

— Ничего себе отдых! Куда же разведчики смотрели? — отозвался пожилой партизан, меняя портянку.

— Разведчики вместе с батальоном вышли и не успели раньше побывать в селе.

— Получается, как у того охотника: «Дядя, медведя поймал». — «Так веди». — «Да он не идет». — «Тогда сам иди». — «Он меня не пускает».

Шутки никто не поддержал. Некоторое время длилось молчание.

— А если немцев будем немножко любезно попросить потесниться? Может, пустят? — нарушил молчание Арутюнов.

— Вот я и пришел посоветоваться с вами, — сказал Цымбал. — Командир и начальник штаба над этим уже маракуют. Вызывают командиров рот, Вам, Сергей Аркадьевич, тоже надо быть там.

Не говоря ни слова, Арутюнов поднялся, проверил автомат и направился в голову колонны. За ним как тень последовал связной.

Когда их силуэты растаяли в темноте, комиссар вынул кисет, оторвал лоскуток бумажки, насыпал махорки, завернул цигарку, раскурил ее и лишь после этого заговорил:

— В ночном бою главное — решительность и быстрота действий. Навязывать свою волю противнику. Гитлеровец пошел какой-то жидковатый, не то, что было год-два назад. Кстати, слыхали, наши войска освободили Луцк и Ровно?

— Так это ж совсем рядом. До Ровно ста километров не наберется, а до Луцка и того меньше, — оживленно заговорил политрук роты Погосов.

— Так и есть. Теперь понимаете, какое настроение у фашистов, засевших в Ольховке? Они ждут наступления советских войск с востока, а мы им стукнем в спину…

— Чего же мы ждем? Скоро рассвет, тогда будет труднее.

— Правильно говорит отделенный, — поддержал Погосов. — Надо торопиться.

Партизаны оживились, забыли про усталость. Цымбал поспешил успокоить товарищей.