Два романа: Прощай и будь любима. Маргарита: утраты и обретения

– А ты помнишь, как у нас на вечеринке ты чуть не разодрался из-за Сталина?

– Да он же как псих, ненормальный! – возмутился Саша. – Кстати, ты с ним вместе укатила – где же он?

– Забу-у-удь! Виктора не было и нет, – и Тина прижалась к его плечу.

Расставаясь уже в Москве, она сунула ему листок со стихами кавказского поэта:

Пред тобою я, мой желанный,
Скатерть белую расстелю,
Куропатку с кожей румяной
Соком сливовым оболью
И надену наряд тонкотканный,
Чтобы ты за дымкой туманной
Видел белую грудь мою…

Триллер в Калинине

Охладев к Тине и влюбившись в Оксану, Виктор и о ней нечасто вспоминал. Мысли его носились в те дни вокруг «избушки на курьих ножках», домика на окраине города, вокруг Трофимовны – Бабы-Яги, Волкова – Кощея Бессмертного и их дочери-Некрасавицы.

Что-то было в Волкове тайное, мощное, а главное – изобретательский ум. Колдовал он над своим эликсиром, который якобы дает силу, а может, и бессмертие. Целыми днями торчал в сарае, что-то кипятил, сливал, соединял – квартиранту не показывал.

– Ценю я тебя, Витька, за то, что не довлеет над тобой образование. Я тебя и на самого министра не променяю – у того голова забита учением. А у тебя – свежая, как родник. Ты соображаешь, не боишься переосмыслить то, чему учили… – хозяин взглядывал на постояльца одним черным глазом и опять склонялся над колбами.

Часто квартирант видел, как из-под навеса сарая торчали голые ноги Волкова. У него была теория: солнце входит в человека, проникает в его мозг через обнаженные ноги. Вот и в тот день, когда Виктор вернулся из своего кавказского путешествия, первое, что бросилось в глаза, – белые ноги хозяина, торчавшие из-под навеса сарая.

Однако вскоре после возвращения Райнер заметил: что-то неладное творится с Кощеем. Тот сам пустился в откровения:

– Беда со мной, Витька, не в своей я власти. Механизмы все знаю, а своего органона не хозяин… Цыганка та, помнишь? – госпожой моей стала. Как увижу ее – сердце ноет, душа трепещет, а внизу, в животе колотье делается и в голову ударяет – похоть поганая, старческая…

Тяжело вздохнул, задумался, закрыл глаза. Только веко одно так и не опустилось, вставной черный глаз не закрылся. Не по себе было наблюдать такое. Виктор думал: «Старик и правда – комок страстей, кипучая брага, квас ядреный, самогонка… Да еще это золото, которое он неизвестно где хранит и которое не дает покоя ни жене его, ни дочери, ни цыганке». Трофимовна глупа, как говорится, до святости, однако въедлива, как комариха. Недалеким своим умом разведала, что ходит в дом черномазая, и как-то сказанула: «Увижу еще – убью». Волков в ответ: «Сама рядом ляжешь, учти».

Раз Трофимовна с дочерью отправились по грибы, к свекрови в деревню, а цыганка – шасть сюда. Витька скрылся в своей комнатушке, а хозяин три дня и три ночи не выходил: целовал-миловал свою бестию, золотом ублажал.

Однажды Виктор открыл почтовый ящик и обнаружил письмо. От кого? От Оксаны! Писала, что нынче в Москве, по делам, но завтра же едет назад, в Ленинград и непременно сойдет с поезда в Калинине, так что пусть встречает… Что за девушка! Учится на археолога, мечтает о Средней Азии, о раскопках! А какая горячая!

Вернулся в дом, улегся на кровать и всю ночь лелеял мечту о встрече с Оксаной. На другой день Волков позвал его пить чай. Черный вставной глаз налился чем-то тяжелым. О цыганке старик молчал, философствовал:

– Жизнь у нас в России недоделанная. Все живут то задним днем, то завтрашним, а ты – живи сегодня, ничего не жалей для сего дня! И в удовольствие чтоб! Удовольствие и есть смысл жизни…

Он прикрыл глаза. Вроде спит хозяин? Виктор встал, но тут же раздался окрик:

– Ты куда? Сиди. А куда я хожу, что и где прячу – не подсматривай… – помолчал. – Человек – он как электростанция, вырабатывает энергию – и зло, и добро.

– Куда же она девается?

– Куда? А вот я надумал: добро людям останется, а зло в небеса, в космос уходит, да-да!.. Немного и к человеку тоже заползает. Вот скажи: почему я ненавижу свою супружницу? Ненавижу по-страшному! И ничего поделать с собой не могу. Значит, Витек, я тоже сволочь? Да и дочь свою не терплю!

Что-то в словах Волкова напоминало Виктору спутника из Вышнего Волочка с его «Человек Богу не удался». Он заикнулся про то, и Кощей сразу подхватил:

– Именно! Человек не удался Богу! И ничего с этим поделать нельзя.

– Не согласен! Я думаю, что Бог дает свободу выбора, да человек по слабости своей не умеет ею пользоваться.

– Свобода! А если старость – какая может быть свобода?

У калитки появилась почтальонша:

– Телеграмма!

От Оксаны! Взглянув на часы, Виктор понял, что пора идти на станцию, встречать ее. Волков проводил его мрачным взглядом.

Удаляясь, Райнер заметил, как в конце улицы показалась Трофимовна с дочерью. Почему-то подумал, что сейчас начнется скандал, – следов посещения цыганки довольно.

…Чем ближе к станции, тем более усиливался ветер.