– Я хочу, чтобы вы
– Продолжайте, – обречённо выдыхаю в ответ и навостряю уши.
– Все деньги за услугу Альбина, конечно же, отправляла в клинику, где лежал её сын. Родители тоже помогали женщине, они вообще были очень дружной семьёй. – Елена Олеговна перехватывает мой взгляд и кивает, понимая мою безмолвную просьбу. – Беременность протекала просто прекрасно, и в положенный срок начались схватки. Роды были тяжёлыми. Ребёнок… он застрял в родовых путях, и его буквально вытягивали, но, когда он издал свой первый крик, я заплакала от счастья и облегчения. К сожалению, все проблемы только начались.
– Значит, Максим был рождён суррогатной матерью. – подвожу я итог, но уточняю: – Биоматериал использовался ваш с мужем? Или участвовали доноры?
– Нет, только наш. Максим – наш родной сын, если вы хотите спросить именно это.
Я киваю, чтобы она продолжала разговор.
– Мы с Максимом вернулись домой, и всё было просто прекрасно. Я была счастлива. Муж тоже. Мы очень любили Максютку. Ничего не омрачало нашу жизнь. Когда я забеременела случайным образом, мы даже не поверили. Столько лет мучений, лечения, а тут – такое чудо! Я пребывала в предвкушении встречи с дочерью. Это было чудесно, волнительно, прекрасно! Чувствовать, что в тебе растёт новая жизнь, это… фантастика! У вас есть дети?
Я не успеваю понять вопроса, как мой рот уже выстреливает ответом:
– Да, есть.
– Тогда вы можете представить хотя бы на сотую долю, что такое ожидание ребёнка! – заявляет она. – У женщин всё иначе. Гораздо ярче. Острее. Я полюбила свою дочь задолго до её появления на свет. Каждый день моего ожидания встречи с ней делал мою любовь чуточку сильнее. Когда Рита родилась, я не мыслила своей жизни без неё.
– К сыну вы такого не чувствовали? – догадываюсь я, и Елена Олеговна поджимает губы.
– Я хотела. Очень сильно. Мне было не по себе, что я
– Энцефалопатия начала подавать знаки? – понимающе спрашиваю у неё.
– Да. Рите было около трёх лет. Она сидела в ванне, воды было примерно на треть. Я никогда не наливала много воды, боялась, что не досмотрю за детьми и они наглотаются воды. В Нагорске не очень хорошая трубопроводная система, вода отвратительная. Для еды мы использовали покупную или родниковую – муж привозил большими бидонами. – поясняет торопливо женщина. – Так вот, Рита сидела с игрушками в воде. Максим копошился с машинкой в коридоре. Я отскочила на минуту, выключить плиту. Мне показалось, что по квартире пошёл запах подгоревшего мяса. Услышала всплеск и кинулась со всех ног в ванную. А там… Максим держал Риту головой в воде…
Я тяжело вздыхаю. Вот откуда такие мысли у пятилетнего ребёнка в голове?
– У меня было всё как в тумане. Я выставила его из ванной, подхватила малютку, и она закашлялась. От ужаса её трясло в рыданиях несколько часов. Я думала, мне никогда не придётся переживать минут страшнее, но, конечно, всё только началось. Мне казалось, что Максим специально изводил меня. Надевал Ритины юбки и платья, закатывал истерики при любой попытке состричь волосы. Поначалу все считали, что это просто детская ревность, но я боялась за свою дочь, поэтому возила его на всё новые обследования, пока не поставили диагноз.
– И вы встали на учёт в психоневрологическом диспансере?
– Да, там было только амбулаторное лечение. Мы проводили дни напролёт в стенах больницы, а по ночам я тряслась за дочь. Максим просто помешался на Рите, копируя её, подражая… Вы просто не можете представить этот ужас. Я ненавидела его, жалела, что мы пошли на это – на суррогатное материнство.
– Вы думаете, что это наследственное? Воздействие днк суррогатной матери настолько минимально, крайне сомнительно, что болезнь могла передраться от “инкубатора”, как бы грубо это не звучало.