Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви

Но жена уже вызвала лифт и не слышит. Да и как объяснить? Ну, мелочь же, ерунда. А поживи годик — и эта мелочь станет размером со слона и заслонит добродетели своим зубным скрежетом. Жена входит в лифт, и за ней закрывается дверь. Кира когда-нибудь расскажет мне эту историю, если я поеду к нему. Но я не поеду.

Я поняла: если кто-то когда-то захочет на мне жениться, я посажу его перед собой и накормлю. И если мне не противно будет слышать и видеть, как он ест, — выйду за него. Это мой личный пунктик.

Я не поеду к Киру не потому, что опера и Акутагава Рюноскэ. Наоборот, это важное и магнитит меня к нему. До этого нужно дорасти, и с Кирой я дорасту быстрее, но этот звук — не могу. Я его не люблю, этого Киру, и никакой Акутагава с Мазепой не в состоянии влюбить меня в него.

— Мне завтра рано в институт, — сказала я Кире.

Он все понял, он был хорошим и благородным. На следующий день в институте заболел преподаватель, и нас отпустили с последних пар. Образовалось свободное время. Мы решили завалиться к Мише большой компанией без предупреждения.

Миша — парень с параллельного курса. У него была своя хата: убитая, но своя. Там не было родителей, что делало Мишу кумиром молодежи. Туда можно было завалиться в любое время.

Мы купили три пачки самых дешевых пельменей с начинкой из туалетной бумаги и, вероятно, каких-то мясных обрезков. Миша открыл дверь: «Ооо, заваливайте!»

У него уже были гости — две девицы из института. Мне они сразу не понравились. «Проститутки», — подумала я, хотя они были милыми и выглядели прилежно.

У Миши была большая кастрюля. Он как хозяин не пустил нас на кухню и ловко сам сварил пельмени, выложил на большую одноразовую тарелку. Эта тарелка мылась миллион раз и была неубиваемо многоразовой.

Мы сели вокруг стола, набодяжили сладкого чаю. Миша включил музыку. «Крошка моя, я по тебе скучаю…» — послышалось из колонок мое любимое тынц-тынц. Мне сразу стало ужасно весело, мы до слез хохотали над какой-то ерундой. Так весело бывает только в 19 лет.

Нас было 11 человек, а вилок в Мишином доме пять, и еще пять ложек. Все получили приборы, а Миша благородно не получил, но не расстроился. Он положил на свою тарелку порцию пельменей и стал есть их руками, держа каждый пельмешек за хвостик и весело купая его в ванночке дешевого майонеза. Он ел, зажмурившись от удовольствия, и его уши шевелились в такт жеванию.

Тогда я еще не знала, что Миша в свои 19 давно живет один, учится за свой счет, работает, помогает родителям, живя почти впроголодь (в 19 лет сложно зарабатывать много), и такие внезапные компании, как наша, очень любит — ведь это фактически веселая сытость с доставкой на дом.

Я ничего не знала, а просто любовалась тем, как некрасиво, неинтеллигентно он ест. Никакого этикета! Но мне от этого было так хорошо и весело, что я никуда не хотела уходить.

Миша взял хлеб и стал собирать им бульон, вылившийся из разварившихся пельменей, а потом поместил этот размокший хлеб в рот, причмокивая от удовольствия. «Ужас какой», — думала я, с удовольствием наблюдая за ним. Я очень хотела за него замуж.

Повезло

Однажды мы опаздывали на поезд, который должен был отвезти нас на юг. Мы выстрадали этот отпуск и ждали его всем сердцем. За три часа до отхода поезда мы с мужем и сыном сели в заранее заказанное такси.

А дальше случился какой-то дорожный коллапс. Мы просто стояли в пробке два часа, ни на сантиметр не продвигаясь к цели. Мы были в трех километрах от ближайшего метро, на котором можно было домчать до вокзала, но идти до метро пешком по палящему солнцу с большим багажом и маленьким ребенком на руках — настоящая утопия.

Наконец пробка отмерла. В метро мы влетели за 30 минут до отхода поезда. Ехать десять станций. Нам с мужем было очевидно: мы опоздали, ведь там еще по вокзалу бегать, искать платформу. Но мы все равно ехали. Молча, погруженные в мысли о неслучившемся отпуске.

Я пыталась понять, что хочет сказать мне Вселенная этим отмененным счастьем. Двухлетний сын весело скакал по сиденью вагона и не разделял нашего состояния. Мне хотелось отшлепать его по заднице, хотя я ни разу за всю жизнь не поднимала руку на ребенка.

Мы вбежали в здание Казанского вокзала в 15.35. В 15.30 наш поезд должен был уйти, но он стоял на месте как вкопанный. Я не верила своим глазам, но табло показывало «Москва — Анапа».

Когда мы подлетели к последнему вагону, поезд тронулся. Мы закидывали вещи на ходу, а ребенка передавали в вагон в процессе бега по платформе.

— Что-то задержали отправление, — пояснила проводница, убирая подножку, когда мы, задыхаясь от бега и стресса, пытались отдышаться в тамбуре. Потом мы долго шли по составу, искали наше купе. А когда нашли и закрыли за собой дверь, мы с мужем обнялись, и он нервно засмеялся, а я заплакала.

Вот это я называю повезло: случилось то, что не должно было случиться. И это — в твою пользу.