Два шага маятника

Письмо было закончено в десятом часу вечера. Памела запечатала его, положила в сумочку. Потом позвонила и сказала вошедшей прислуге, что вернется через час, точно ко времени последней инъекции больному.

Она вышла из особняка Долли, посмотрела на темные окна кабинета Ласкара и пошла к центру уже засыпающего города.

Памела без труда нашла нужный ей дом, позвонила. Ее проводили к пастору - маленькому человечку с круглой, уже желтеющей от старости совершенно голой головой. Это был друг Хеллера, его наставник, преподобный Ликор.

- Чем обязан, дитя мое? - без особого интереса спросил пастор, подымаясь.

- Письмо Хеллеру, отец мой, - сказала Памела.

- Очень хорошо. Я сегодня же перешлю его. Так это вы Памела Гривс? - он с интересом осмотрел гостью.

- Да, это я.

- Всегда буду рад видеть вас здесь. - Он наклонил блеснувшую в свете лампы бритую голову, и Памела поняла, что пастор больше не задерживает ее.

Ответ она получила очень скоро.

По телефону Памелу Гривс пригласили зайти к пастору Ликору. Но видеть святого отца ей ие удалось. Учтивый молодой человек сказал, что пастор Ликор очень сожалеет, он болен и просит передать своей дочери во Христе вместе с письмом от Хеллера его пасторское благословение и пожелание добра.

Ганс Хеллер писал:

«Меня тронуло ваше бесхитростное и умное письмо, дорогая Памела. Оно вселило уверенность в благополучном исходе Вашей докторской миссии. Если моему другу Ласкару Долли уже лучше, то это не столько действие наших новых препаратов, сколько благотворное влияние Вашей всегдашней доброты и сердечности. Именно в этом и ощущает насущную потребность наш пациент.

Все остальное, о чем Вы сообщаете, интересно. Я полагаю, что в ближайшее время сам приеду в Силурию и засвидетельствую свое почтение как Ласкару Долли, так и его достойным родственникам».

Прочитав письмо, Памела коротко усмехнулась. Боже, как это похоже на шефа! Дела и события, меньше всего интересующие Хеллера, выдвинуты на передний план. А то, ради чего устроена миссия Памелы, ему только «интересно». Только интересно! Скажите, какая святая простота! Если бы она не знала Хеллера, ну тогда… Но она-то знает! И тем не менее он лицемерит перед ней так, словно имеет дело с деревенской дурочкой. Какая глупость!

Письмо она порвала и выбросила в мусорный ящик. Послание достойно урны…

У нее испортилось настроение.

Роль, навязанная шефом, Памеле явно не нравилась.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Освещенные окна лаборатории. Ганс Хеллер - гость из Урдона. Испытание

Когда братья остались одни, Ласкар спросил:

- Итак, что ты собираешься делать?

- Продолжать свою работу.

- Цель?

- Все та же. Отодвинуть старость.

- Средства для этого?

- Вторжение в живую клетку. Изменение структуры молекул, воздействие на ход жизненных процессов, на их направление.

- Очень серьезный замысел, Карел. Хватит ли у тебя знании, энергии?

- Ты хочешь сказать - у нас? Уж не собираешься ли ты бросить меня и Полину? Если говорить начистоту, мы не мыслим этой ответственной работы без твоей самой энергичной помощи.

- Если я не сдам…

Карел засмеялся.

- У тебя такой целитель!

Ласкар строго посмотрел на него.

- Это тот редкий случай, когда шутка явно неуместна.

- Прости, пожалуйста. Я не думал, что так серьезно. Будем надеяться, что ты не сдашь.

- Будем надеяться. Хотя, по правде говоря, надежда - это отличительное свойство молодости, а не старости. Убежденность в собственном бессмертии, оптимизм, бездумный и веселый взгляд в будущее - все это для молодых. Что же касается меня… Знаешь, Карел, временами я не могу равнодушно смотреть на часы. Секундная стрелка бежит, бежит, а мне кажется, что это бесповоротно уходит жизнь, как сухой песок между пальцев. Хочется прижать стрелку, остановить. Смешно, не правда ли? Ход времени не остановишь.

- Ты уверен? Как же тогда расценить фразу Бине, который заявил, что мы можем «добавить жизни к годам»?

- Добавить жизни? Это совсем другое понятие, Карел. Бине имеет в виду отодвинуть старость, чтобы люди и в семьдесят, и в восемьдесят лет не ощущали груза прожитого, не страдали от старческих болезней, не портили себе и другим настроение, как это делаю сейчас я. Но он вовсе не собирается остановить ход времени. А профессор Сорбонны Бурльер, труды которого ты знаешь, выражается еще откровеннее. Он утверждает, что «надежду на то, что мы научимся останавливать старение, надо считать иллюзией, а мысль найти лекарство, которое позволило бы противостоять действию времени, - фантазией».

Ласкар говорил эти слова печально. Глаза у него потухли. Он произносил фразы с улыбкой обреченности. Что заупокойный тон! Неужели болезнь снова подкрадывается к нему и готова уже вывести его из состояния неустойчивого равновесия? А эта женщина? Или она не в силах помочь больному? Тогда к чему вся затея с лечением?

Карел сказал как можно веселей:

- Ты расстроен, Ласкар, ходишь туча тучей. В чем дело? Читай Фильдинга, Гашека, Свифта и оставь в покое Бурльера, Бине и прочих унылых авторов. Предоставь их мне. Мы еще поспорим с этими авторитетами.