Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами Том I. До и После

Так и получилось: Пруссия договор о сотрудничестве подписала, перешла на сторону Франции, немедленно оккупировав по такому случаю обещанный им Ганновер. За такое подлое вероломство Англия и Швеция реально объявили ей морскую войну – заблокировали все прусские порты и увели почти весь ее торговый флот (свыше 400 судов).

А в это время тихой сапой Наполеон их Аншпах потихоньку пригреб. Великий был переговорщик – отдал то, что ему не принадлежало, а прихватил вполне себе конкретную прусскую территорию. И что после этого будет дальше происходить в этой стране? Я уверен, что ситуация повторится, именно так как было изложено в письме Александра к Наполеону.

Почему ее руководство, до этого такое нерешительное и выжидательное, вдруг осмелеет и начнет предъявлять Франции претензии, пробовали и понять, и объяснить многие историки, начиная с фон Клаузевица. Вопрос на самом деле интересный, многосторонний, но не наш. Если он вас заинтересует – есть масса литературы по этому, мягко выражаясь, странному для них поведению. Отмечу только, что большинство историков сходится на том, что у пруссаков просто крыша поехала, иными словами, произошло «головокружение от несуществующих успехов» (как ярко Иосиф Виссарионович выразился в статье об ошибках при коллективизации, и мне кажется, что эта фраза отлично подходит и для этого случая). А еще можно просто процитировать Евгения Тарле:

«Прусская армия в точности отражала в себе, как в зеркале, всю крепостническую структуру государства. Солдат – крепостной мужик, перешедший из-под розог помещика под фухтеля и шпицрутены офицера, осыпаемый пощечинами и пинками со стороны всякого, кто выше его, начиная с фельдфебеля, обязанный рабски повиноваться начальству; он знает, что и речи быть не может об улучшении его участи, как бы храбро и исправно он ни сражался. Офицер только потому офицер, что он – дворянин, и были офицеры, которые хвалились жестокостью своего обхождения с солдатами, видя именно в этом истинную армейскую дисциплину. Генералами люди становились либо уже под старость, либо по протекции и знатности своего происхождения.

Еще в середине 18 века, когда эти старорежимные порядки существовали во всех армиях, а не только в прусской, Фридрих II за счет максимального закручивания гаек мог побеждать в Семилетнюю войну и французов, и русских, и австрийцев, хотя терпел время от времени и сам страшные поражения. Он понимал, что только неслыханной жестокостью он может заставлять угнетенных и озлобленных солдат идти в бой. «Самое для меня загадочное, – сказал он однажды одному приближенному генералу. –Это наша с вами безопасность среди собственного военного лагеря». С этого времени, однако, прошло уже 40 лет, а в Пруссии осталось все по-прежнему, с одним только изменением: самого Фридриха уже не было, а вместо него войсками командовал бездарный герцог Брауншвейгский и другие убогие в умственном отношении, но титулованные генералы (а наши венценосные особы все продолжали брать пример с пруссаков).

Что сделалось с прусскими правящими верхами в эту роковую для них эпоху, в конце лета и ранней осенью 1806 г.? Как Фридрих-Вильгельм III, боявшийся выступить против страшного Императора за год до того в союзе с Англией, Австрией и Россией, осмелился теперь пойти на прямой конфликт против него почти один?

Больше всего тут с его стороны было отчаяния и безысходности: убеждения, что никакой покорностью не спасешься, все равно Наполеон нападет и все отберет. Но офицерство, генералитет, все высшее дворянство были решительно в восторге и вслух похвалялись, что проучат корсиканского выскочку, убийцу герцога Энгиенского и предводителя санкюлотов.

Кого, вопрошали, побеждал Наполеон до сих пор? Трусливых, разноплеменных австрийцев? Варваров – турок и египетских мамелюков? Слабых итальянцев? Русских, которые почти такие же варвары, как турки и мамелюки? Не разлетится ли его слава дымом, когда он столкнется с войском, созданным еще самим Фридрихом II?