Два солдата из стройбата

Хотелось курить, но сигареты и спички перед выходом на пост были сданы начальнику караула. Тогда Петров обломил прутик, которым чертил на снегу фигурки и слова, и сунул его себе в рот наподобие сигареты, представив, как он блаженно курит, вальяжно развалившись на диване и попивая крепкий чёрный кофе. При воспоминании о кофе Петров почувствовал сильный голод; ночь исходила последними часами, приближаясь к утру, а ужин был в семь вчерашнего вечера. Он вынул из кармана ватных штанов заначенную с ужина горбушку и стал, потихоньку отрывая от неё маленькие кусочки, медленно высасывать их без остатка. Подсохшая чёрная корочка тлела за щекой, истончаясь до полного растворения. Петров с наслаждением выкатывал языком из-под десны шершавые крошки и глотал их, захлёбываясь густою тягучею слюною.

«Нести службу необходимо бодро, ничем не отвлекаться», – опять вспомнил Петров Устав караульной службы. Сколько уже раз нарушил он этот пресловутый Устав, согласно которому на посту нельзя спать, сидеть, прислоняться, читать, писать, разговаривать, петь, есть, пить, курить и оправляться. «Я злостный нарушитель Устава», – обречённо подумал Петров и представил себе, как его арестовывают, грубо срывают с ремня штык-нож и сажают на гауптвахту. Потом его везут в гарнизонный суд, где военный прокурор гневно зачитывает обвинительную речь, тыча в него прокуренным жёлтым пальцем. Потом ему надевают наручники и прямо из зала суда выводят к щербатой кирпичной стене. Против стены стоят его товарищи, сослуживцы по взводу, они поднимают автоматы и по команде сержанта Круглова начинают стрелять бесконечными очередями. Окровавленный Петров, как в кино, медленно сползает на снег, еле слышно шепча леденеющими губами: «Для чего я не исполнял Устава?…»

Инфернальный вопрос, разумеется, остался без ответа, а Петров снова стал прохаживаться по тропинке, опять дошёл до угла склада и остановился. Несколько минут он оцепенело стоял, вглядываясь в темноту. «Господи, мне кажется, что меня нет – я лишь чьё-то воображение, лишь плод чьих-то умственных усилий, – с беспредельною тоскою подумал он, – я – бесплотная субстанция, не имеющая физических границ, я только чья-то мысль… Может быть, Твоя, Боже? Ты измыслил меня и поместил в этот выморочный караул, в мир без чувств, без вожделений, без людей. Караул! Караул, Господи! Я стою в нелепом овчинном тулупе, в ватных штанах и в ушанке, завязанной под подбородком, с бесполезным штык-ножом на ремне, я стою под равнодушными звёздами и вспоминаю Устав: «Часовой есть лицо неприкосновенное…». Прикоснись ко мне, Господи, прикоснись вопреки Уставу – хотя бы на мгновение, я хочу осознать себя в этом мире, неужели я только контур, только абрис ирреальной мифической фигуры? Но ведь я мыслю, я есть на свете!»

Петров ощутил, как горячие слёзы выкатились из его глаз и мгновенно застыли на морозе.

Он поднял голову.

Звёзды немо мигали в бесконечной вате Вселенной…

Глава 5. Пятнадцать метров

Нормировщик Зотов отмерил каждому бойцу по пятнадцать метров. Петров успел отхватить относительно удачный участок. Шестеро из его взвода побежали дальше, поспевая за зотовским деревянным аршином, петляющим меж деревьев и кустов. Петров понимал, что следующая стометровка вполне может оказаться более тяжёлой, чем предыдущий участок. Мало того, что лес впереди становился гуще и темнее, главная неприятность заключалась в появлении там почти сплошного подлеска, покрывающего многочисленные кочки. По опыту Петров знал, что при таком раскладе в глубине зарослей – скорее всего болото. Или просто заводнённая местность, которая довольно часто встречается в валдайских чащобах. А это – катастрофа для тех, кто получит свои пятнадцать метров именно там.

Однажды Петров по нерасторопности угодил на похожий участок. Нужно было бежать впереди Зотова и захапывать любую мало-мальски подходящую почву. Но Петров плёлся в хвосте и только слышал отрывистые выкрики впереди: «Забито!», «Моя трасса!», «Забираю!». Раза два-три ему доставались трудоёмкие куски, на которых он умирал в конце дня, не успевая выполнить норму, но потом быстро сообразил: самое важное в начале работы – успеть застолбить кусок хорошей земли впереди других, зорко следя за местностью и мгновенно оценивая её качества.

Каждый Божий день после завтрака служивых загоняли с инструментами в могучий «Урал» и везли на трассу. В крытый кузов машины впихивали весь взвод – с полсотни человек, и со всей ротой управлялись обычно четыре грузовика. Дорога была более чем неприятной, солдаты давили друг друга в тесноте, машину кидало на лесных поворотах, и Петрову при этом всегда очень странной казалась мысль о том, что где-то далеко-далеко отсюда, в каких-то затуманенных городах, возможно, есть хорошие ровные асфальтовые дороги.