Два сына одного отца

С этого дня в жизни маленького Вани наступил перелом. Отчего взрослая уже девочка возненавидела беззащитного малыша, было непонятно. Сулико, глядя, как Леся бросает злые взгляды на ее сына, очень переживала. Все попытки поговорить с мужем об этом натыкались на стену непонимания. Иван и сам не был сильно привязан к пасынку, лишь выполняя долг перед любимой женщиной. Искренне полюбить чужого ребенка он так и не сумел. Ваня ж тянулся к нему как к единственному мужчине, живущему рядом с ним. Иван-старший переживал, что у них с Сулико не получается родить общего ребенка, он очень хотел дочь, похожую на свою красавицу жену. Но Сулико после родов сыном больше не беременела. Иван винил во всем ее, но, видно, проблема была с ним: служба на атомной подводной лодке не прошла даром. Леся, чувствуя, что брат равнодушен к пасынку, всячески старалась задеть ребенка. Однако, побаиваясь Сулико, обзывала его безотцовщиной, лишь когда никого взрослых рядом не было. И еще она сильно щипала его за руки, толкала, когда он спускался с лестницы, отнимала сладости, тут же выкидывая их в помойное ведро на глазах у малыша. Ваня бежал к матери, но та молча вытирала его слезы, бессильная что-либо изменить.

Мама Вани слегла неожиданно, потеряв сознание посреди грядок с цветущей клубникой. Перепуганный муж отвез ее в городскую больницу. Обратно Сулико не вернулась. На похороны пришли почти все жители села. Сулико успели полюбить, к ней на чашку кофе бегали и молодые девчонки погадать на жениха, и деревенские кумушки, мужья которых прикладывались к бутылке или погуливали на сторону. Она давала им заговоренную ею воду, и в разрушенные семьи вновь возвращались любовь и достаток. Сами мужики побаивались «грузинскую ведьму», но и уважали ее, признавая ее правоту.

Маленький Ваня сначала не понял, что мамы больше с ним не будет. Глядя на лежавшую в гробу женщину, он думал, что это чужая тетя. Ведь его мама красивая и веселая. Он знал, что мама заболела, и терпеливо ждал, когда та вернется из больницы. Леся после смерти Сулико немного поутихла, видимо, даже ей стало жалко осиротевшего ребенка. Иван же медленно спивался. Все чаще он вваливался в хату, едва держась на ногах, матерясь и проклиная судьбу. Леся, перепугавшись, хватала Ваню и запиралась с ним в маленькой комнате в мансарде. В нечастые минуты просветления Иван покупал детям сладости и даже пытался выполнять кое-какую работу по дому. Чувствуя себя виноватым, мог и приласкать мальчика. Леся, оставшись за хозяйку, готовила и убирала дом и в меру сил ухаживала за огородом и живностью. Как-то раз, разбирая старые вещи, она наткнулась на фотографию. На снимке рядом с Сулико, обняв ее за тонкую талию, стоял улыбающийся парень. Леся сразу догадалась, что это отец Вани, до того похожими у них были глаза и улыбки. Вечером Иван пришел почти трезвым, донеся полученную зарплату до семьи. Отдав девочке деньги со словами «припрячь, у тебя целее будут», он сел к столу. Ваня, чувствуя, что отчим сегодня не злой, забрался к нему на колени. Леся молча положила фотографию перед братом и вопросительно посмотрела на него. Иван вздохнул, взял карандаш и написал на обороте: «Щеглов Иван Петрович», а чуть пониже — незнакомое название «Гуданай». Рассказ его был коротким: Щеглов служил в части рядом с селением, где жила Сулико с родителями и братьями. Как-то у девушки с ним сладилось, но по окончании срока службы Щеглов уехал, не попрощавшись. А она уже носила под сердцем его ребенка. Чтобы избежать позора, а может быть, и смерти, Сулико сбежала из дома. Денег на дорогу ей дала бабушка, пожалев единственную внучку. Так Сулико оказалась в Карпатах. Ваняша тогда почти не запомнил рассказа отчима. Но фотография с того дня лежала на его тумбочке возле кровати.

Однажды вечером Иван не вернулся домой. Тело его прибило течением к берегу в соседнем селе. То ли спьяну упал в быструю речку с горбатого мостика, то ли решил покончить с собой, осталось загадкой. Лесю и Ваню определили по разным детским домам. Собирая вещи племянника в дорожную сумку, Леся положила туда и фотографию Сулико и Щеглова…

Дубенко опять попробовал пошевельнуть рукой. «Что ж такое-то!» — рука была словно чужая, не желая подчиняться воле хозяина. Вдруг он понял. Вот так разом до него дошло, что он теперь неподвижен. Для него это было хуже конца. И он завыл в голос, сам пугаясь своего воя. Он понял, что судьба посмеялась над ним напоследок. Живой труп, никому не нужный кусок мяса — вот кто он теперь. И он завыл еще громче, запрокинув голову, с силой выворачивая пока еще подвижную шею.

Глава 22

Он летит по темному тоннелю, и ему становится все теплее, теплее… А перед глазами, как на кинопленке, проходит вся его жизнь.