Два такта до обрыва (СИ)

Они общались ещё долгое время, не выпуская из рук огромные смартфоны. СМС, звонки по ночам, чтобы услышать заветное: «Спокойной ночи, Карен» или «Спокойной ночи, Ричард», которые были всем эти два месяца. А когда они встречались на парах, то смотрели только друг на друга так, будто это было репетиторство с единственным человеком.

Они вели себя так ровно два месяца, пока Браун не вспомнил о том, что некогда обещал девушке научить.

После долгих размышлений, виолончелист так и не смог придумать ничего. Как он собирается учить тому, что умел всегда? Он не понимал, как можно не уметь передавать чувства через инструмент. Всё же, его больная глиомой голова выкинула одну идею.

— Кажется, я знаю, как тебя научить, — за обедом сказал парень, загадочно улыбаясь. — После пар поднимись на крышу университета, хорошо?

Карен так и сделала. Она послушалась её ушастика и, дотерпев все пары, поднялась на крышу высокого здания, увидев перед собой постеленный на пол плед, бутылку вина и красноволосого, который был главным курящим героем в этой картине, что закаливало дух.

Ветер высоты как-то по-детски игрался с волосами. Запах свежего вечера навевал ностальгию о хороших временах смышлёной молодости. Это приятное ощущение идеальной эйфории…

— Как красиво! — привлекла на себя внимание Батлер, смотря на горящий город сотнями огней.

— Не преувеличивай, — усмехнулся парень, продолжая смотреть куда-то за горизонт. — Всё, что ты видишь — это только твои чертоги разума. Через день ты перефантазируешь это твоё «красиво» в совершенно другую картину, оставив только базовые куски воспоминаний. Почему? А всё потому, что твой мозг не способен запечатлеть весь момент, поэтому запоминает только 40% всего увиденного. Исходя из этого, 60% — это придуманные отрывки твоего же разума, что выгодны самому мозгу. Через год ты снова приедешь в это место и твои «воспоминания» и реальность будут значительно отличаться. В итоге ты только разочаруешься в невинном времени.

— Тогда зачем ты меня позвал? — села на плед рядом с виолончелистом пианистка.

— Первый урок, — судорожно втянул в себя дым сигареты мужчина. — Запомни те эмоции, которые испытываешь сейчас. Прочувствуй, вдохни, насладись, а потом передай все эмоции в пальцах, нажимая на клавиши фортепиано. Я знаю, что звучит глупо, но…

— Прочувствовать, говоришь? — налила сама себе бокал вина девушка, делая легкий глоток, смакуя вкус тридцатилетнего алкоголя. — Вдохнуть, — как паровоз вдохнула в себя май Карен, собирая все цветы, что расцвели ещё в апреле. — Насладись… — легонько коснулась она губами сильной шеи виолончелиста, судорожно вдыхая запах перегара и распустившихся хиганбан. Пианистку пьянил не алкоголь, а голос Ричарда, его потрепанная улыбка, измученный взгляд, его обескураженный запах.

— Карен…

Её ледяные пальцы коснулись костлявых пальцев виолончелиста, плавно выхватывая почти выжженную сигарету. Студентку будто подтолкнуло к этому время. Время между горящим закатом и горькой тьмой. Время, где царствуют бесстыжие сумерки.

Батлер втянула в себя два миллиметра никотина. Сто сорок градусов выжигали лёгкие, вырисовывая невидимые ожоги на гландах и бронхах, оставляя за собой неприятный привкус пепла древесины и лекарств. Кашель был предполагаемым следствием тупизма.

— Тебе стоило попробовать, — улыбнулся саркастично бледный Ричард. — Лучше самой испробовать, чем прислушиваться к мнению тысячи, которые твердят тебе то, чего сами не знают, но слышали от других. Таких людей называют…

— Жалкими.

Этот вывод вызвал добрую усмешку и хриплый выдох в звезды. Это был самый чистый и прозрачный углекислый газ за последние несколько месяцев знакомства.

— Можно и так сказать.

Тишина разбавлялась звуками металлических машин и смехом опьяневших прохожих. У Карен было множество вопросов к Ричарду, но впервые за долгое время она не могла вспомнить ни одного.

Парень дрожащими пальцами достал ещё одну из многих сигарет в измятой упаковке, что пахла смертью. Зажав бумажную палочку губами, он вновь зажёг кончик ярким огоньком среди черноты ночи, вдыхая в себя привычные токсины.

— Почему ты куришь?

— Люблю дым, — бас звучал сентиментально. — Он ассоциируется у меня с жарким летом и бабушкиными пирожками. А ещё с горячим, сладким сексом.

— Я серьёзно.

— Я серьёзен.

Фырканье и бездушное «ладно, проехали» оскорбили Брауна, ведь это была правда. Пусть и не идеальная и не с великими драматическими помыслами, как во всех сопливых романах, но правда. Жаль, что Карен не верит. Жаль, что Ричарду приходится врать.

— Чтобы напоминать себе о существовании, чтобы прогнить не только в чертах характера, но и в органах. — виолончелист говорил шепотом, но сквозь мёртвую тишину вечера прозвучало слишком громко. — Чтобы меня запомнили меня таким: курящим отморозком, который цепляется только за розовую философию. Это намного лучше, чем «Он был мраморным человеком. Жаль, что идеальная, безэмоциональная кукла так рано скончалась…»

С одной стороны, это тоже правда, но скорей это ответ не на тот вопрос, что задала Карен. И Карен это прекрасно понимала.

— Идиот.