Два уха и хвост

Лефанже устраивается за маленьким столиком, предназначенным для секретарши, буде таковая появится. Он достает коробку из своих карманов и принимается за изготовление майской мушки для нахлыста.

Я смотрю, как его пальцы каменщика превращаются в пальцы часовщика.

— У тебя нет других планов? — вопрошаю я.

— Я жду, — говорит он.

— Открытия рыболовного сезона?

— Того, что ваши парни объявятся с чемоданчиком.

— Откуда ты знаешь, что они собираются вступить с нами в контакт?

— Это мне кажется очевидным, комиссар. В данный момент нужен народ, чтобы пуститься по следу. Помимо записывающего устройства, думаю, и вы сейчас дежурите на приеме, нет?

— Разумеется, — ворчит Матиас. — Но наши собеседники не совершат такой оплошности, чтобы оставаться на линии долее трех минут.

И словно чтобы внести в нашу историю элемент рока, дребезжит шарманка. Матиас быстро снимает трубку.

— Лаборатории Орел или Решка, слушаю.

— Я звонил утром, мне нужен директор.

— По поводу?

— Просто скажите ему, что у меня есть банки, которые я могу уступить.

— Что у вас есть? — восклицает Матиас, строя из себя придурка, чтобы потянуть время.

— Банки! Давайте побыстрее, я звоню из-за границы.

— Пойду гляну; вы не назовете своего имени?

— Послушайте, старина, я перезвоню через пару минут, поставьте в известность вашего большого начальника, и на этот раз пусть меня с ним свяжут сразу же.

Он резко бросает трубку.

Слышен только легкий шелест, производимый Лефанже, который занят конструированием своей мушки для обманывания форели.

— Он не превысил трех минут, — сообщает Матиас.

Я и без того знаю, это профессионал!

Наблюдаем, как секундная стрелка обегает циферблат электрических часов, висящих на стене. Она завершает один оборот, потом второй. Шарманка снова пускается в звон.

— Это опять я, — уверяет парень своим расслабленным голосом. — Патрона, живо!

— Оставайтесь на проводе.

Для правдоподобности Матиас перекидывает связь на аппарат в конференц-зале, но не кладет трубку на своем, поскольку там работает записывающее устройство.

Я вступаю в разговор.

— Жером Растепай, директор Орел или Решка Интернэшнл, — произношу я не без напыщенности.

— Привет, Жером! — дерзит собеседник.

— Но, мсье, кто вы? — считаю я уместным слегка взбрыкнуть.

— Человек, имеющий на продажу четыре банки по хорошей цене. Этого достаточно?

— Ах, да, понимаю…

Энтузиазм в моем голосе отсутствует намеренно. Настоящий директор предприятия, столкнувшийся с подобной ситуацией, вел бы себя именно так.

— Я готов продать их по цене в миллион двести пятьдесят тысяч, Жером; за штуку, само собой. Пять батонов в общей сложности. Без торга.

— Да вы не в своем уме! — задушено вскрикиваю я.

— Верно: я сумасшедший.

Он отсоединяется. Я ощущаю себя законченным кретином с телефонной трубкой в руке. Надо же, кремень! Стальные нервы, апостол. Ставлю пару портянок против собственных ушей, что он перезвонит не раньше, чем завтра.

Я только что потерял двадцать четыре часа, желая сыграть получше. Тем хуже.

Мои двое сотрудников смотрят на меня исподтишка: ползучим взглядом и мигающим оком.

— Не получилось, господин комиссар? — отваживается Матиас.

— Он позвонит завтра; если я правильно понимаю, он менжуется.

Объявляется Берю, со сладкой миной, вспухшими губами и воодушевленным первыми порциями раннего божоле взглядом. Он выряжен по-княжески: на нем пиджак в огромную кирпично-голубую клетку, желтая рубашка, зеленый галстук. Для этого создания, в одежде, как, впрочем, и остальном, довольно небрежного, ношение галстука является константой. Старая традиция, Унтералиссимус. Офицер полиции без галстука для него — это человек, который позорит себя и отрекается от уважения, присущего его должности. Его собственный украшен сияющими маслянистыми ореолами, густо наложившимися один на другой.

— Хорошей схватки, компания! — ревет его луженая глотка.

Он примощается на угол стола и испускает солидный пшик, затуманивающий толстое стекло, покрывающее поверхность, как дыхание влюбленной зимнее окошко, когда она поджидает случайное появление своего кавалера на мопеде.

— Ну, как драчка, разворачивается? — спрашивает Тучный у присутствующих.

— Скорее бьет копытом, — отвечаю я за всех, — но неостановимый ход еще не набрала.

Он склоняет голову, чтобы рыгнуть, как разъяренный зверь, и говорит:

— Думаю, мы с Пино зацепили одного из мужиков, искавших жокея.

С этого момента наше внимание и уважение ему обеспечено.

— Что вы сделали, господин Берюрье? — спрашивает почтительно Лефанже.

— Свою работу, — с достоинством отвечает Толстяк.

Он тянет некоторое время, что играет ему на руку, ибо увеличивает его авторитет, затем решается:

— Мы с Пинюшом были в Баре Трески. Ждали закрытия, и когда последний клиент ушел, я взялся за хозяина. Но очень серьезно, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Он демонстрирует нам свой чудовищный кулак, фаланги которого увенчаны ссадинами.