Два уха и хвост

Борис улыбнулся, помедлил, потом прикурил мерзкую русскую сигарету с картонным мундштуком^[20].

— Полагаю, — сказал он, — молодчики, владеющие ныне чемоданчиком, потребовали выкуп с фальшивой лаборатории, наши друзья флики прикинулись, что уступают. Старый тип в данный момент делает вид, будто отправился раздобыть деньжат, а приятели сопровождают его, надеясь, что потрошители сейфов попытаются перехватить кубышку.

— Коли так, зрелище обещает быть увлекательным, — развеселился Стевена.

Он любил действие ради действия и не знал страха, что порою пугало соратников. Его безрассудная отвага граничила с безумием, и поскольку, рискуя, он каждый раз ставил на карту все, то добивался успеха в своих предприятиях.

Авеню Гранд-Арме была запружена. Падал мелкий серый дождик, казавшийся липким, и хотя день еще не кончился, многие машины двигались с зажженными фарами.

Из-за того, что Рено стоял во втором ряду, им приходилось выслушивать нетерпеливые гудки водителей, которым они мешали проехать. Борис ограничивался беспомощным жестом, как поступают автомобилисты при поломке; впрочем, и аварийные огни их машины мигали, словно свет проблескового маяка.

— Ты готов? — спросил Стевена.

Борис похлопал по рукоятке пистолета, сунутого стволом вниз между левой ногой и дверцей. Стевена со своей стороны принялся поглаживать автомат, лежащий на коленях, кое-как прикрытый полой потертого кожаного пальто.

* * *

Берю, поднапрягшись, выдал пук, такой же мелодичный, как торможение поезда метро, прибывающего на станцию. Пино, с незапамятных времен оставивший протесты, просто опустил немного боковое стекло. Три неоновые буквы банка внезапно вспыхнули, и показалось, что день отступил еще больше. Загорелись и другие огни. Париж начал демонстрировать вид своих ночных кварталов.

* * *

— Ты сам веришь в нападение? — спросил Лефанже у Люретта.

Жанно-Чумазый переместил во рту свой чуин-гам.

— Я жду.

— А что ты думаешь о новых методах Сан-А? — продолжил рыболов, не отвлекаясь от ловли.

— Надо посмотреть, — ответил инспектор Люретт.

Он поправил тугую мотню засаленных джинсов, чересчур сдавившую свое содержимое.

Лефанже не позволил смутить себя лаконизмом коллеги.

— Я хорошо знаю, что следует жить по законам своей эпохи, но если Фараония начнет дробиться, если группы станут действовать на манер вольных стрелков, это рискует спровоцировать всеобщий распад, который…

— Брось, ты раздуваешь, — вздохнул Люретт. — Если у тебя сомнения по поводу главного, возвращайся ловить уклеек. С Сан-А, как с Господом Богом: все дело в том, ощущаешь ты его или нет. Коли нет, бесполезно убеждать. К слову, ты давно менял сапоги? От тебя разит посильнее, чем от тральщика, вернувшегося с Новой Земли.

Он вынул изо рта свой ластик, прикрепил под приборную панель и принялся раздевать следующую пластинку из серии Освежитель Жизни. Ему нравилась соответствующая реклама. Принимаясь за очередную жвачку, он чувствовал себя тем самым излеченным, которого выпускают из санатория.

В этот момент Старик вышел из ГДБ.

Его сумка разбухла, и он держал ее под рукой, как человек с переломом ноги — свой костыль.

Остановившись у обочины, он изобразил поиски такси. В этот час было больше шансов найти свободного дромадера в районе Звезды.

Но в любом случае речь шла лишь о видимости, чтобы объяснить, почему он возвращается в контору пешком. Старик поправил свою элегантную шляпу. Он имел старомодную манеру носить ее, чуть сдвинув на правое ухо. Походка слегка напоминала походку военного, настолько была твердой и гордой.

Он быстро достиг площади Двух Звезд, или Де Голля, на выбор. Но чтобы дотопать до Елисейских Полей с авеню Гранд-Арме, которая тянется отростком от Триумфальной Арки, этого недостаточно, нужно пересечь пять улиц; на светофорах все время красный свет, свистки регулировщиков, нарастающая сутолока.

Ахилл добрался до величественной авеню Фош. Он остановился перед переходом в компании чернокожей монашенки, толстого увальня, пиренейского пастуха и двух педиков, переодетых в мужское, которые направлялись на свое выступление в дебри ко всему терпимого wood of Булонь^[21]. Вся эта кучка устремилась через улицу, оберегаемая сержантом, раскинувшим руки навстречь дорожному движению.

Ахилл вышагивал, как по линеечке: ать-два, ать-два. Когда он достиг авеню Виктора Гюго, из потока, с трудом сдерживаемого красным сигналом светофора и полицейским агентом, вдруг вырвался мотоцикл и выскочил на тротуар. Оба наездника были в кожаных скафандрах и космических шлемах. Сидевший спереди имел в руке бритву. С поразительным проворством он перерезал ремень сумки, которую нес Папаша.

* * *

— Шухер! — взвыл Люретт.