Два вампира (сборник)

В висевшем на стене тусклом зеркале, в золотой раме стиля рококо, я увидел свое отражение — побледневшее, восковое, ни единого пятнышка. Как же повеселились со мной по очереди солнце и лед, когда второй заморозил безжалостной хваткой следы ярости первого. Ни одного шрама не осталось там, где кожа впечаталась в мускулы. Я превратился в запаянное, прочное существо с цельной, страдающей душой, отлитое из одного куска, восстановившееся, с искрящимися, чистыми, белыми ногтями, с загибающимися вверх ресницами вокруг ясных карих глаз, не по росту одетое в жалкие и грязные остатки роскоши знакомого грубоватого херувима

Никогда еще я так не радовался своему слишком юному лицу, безволосому подбородку, слишком мягким и тонким рукам. Но в тот момент я был готов благодарить древних богов за то, что дали мне крылья.

Музыка, наверху продолжалась, величественная, насыщенная трагедией, страстным и неустрашимым духом. Как же мне нравилась эта музыка. Кто еще во всем мире смог бы так играть одну и ту же сонату, как она, чтобы каждая фраза получалась не менее свежей, чем песни, что на протяжении всей своей жизни поют птицы, знакомые только с одной музыкальной моделью.

Я посмотрел по сторонам. Первоклассное, дорогое место, несколько глубоких кресел, на стене в крошечных потемневших деревянных отделениях выстроились в ряд ключи от номеров.

На круглом черном мраморном столе, в самом центре, в дерзком великолепии стояла огромная ваза с цветами, непременная торговая марка классического нью-йоркского отеля. Я обогнул букет, отломив большую розовую лилию с ярко-красным горлом и закручивающимися, желтеющими снаружи лепестками, и тихо пошел по пожарной лестнице к своим детям.

Когда Бенджи впустил меня, музыка не смолкла.

— Знаешь, ангел, а ты неплохо выглядишь,— сказал он.

Сибил продолжала играть, увлеченно покачивая головой в такт сонате.

Он провел меня через цепочку хорошо обставленных, оштукатуренных комнат.

— Моя слишком роскошна,— прошептал я, увидев растянутые гобелены и подушки, расшитые старинным потертым золотом.— Мне нужна только полная темнота.

— Но меньше у нас ничего нет,— пожал он плечами. Он переоделся в свежие белые льняные одеяния в тонкую голубую полоску, такие часто встречаются в арабских странах. Он одел белые носки и коричневые сандалии. Он дымил турецкой сигареткой и прищурился, глядя на меня через дым.

— Ты принес мне часы, да? — Он кивнул — воплощение сарказма и веселья.

— Нет,— сказал я и сунул руку в карман.— Но деньги можешь взять. Скажи мне, раз рк твой ум настоящий медальон, а ключа у меня нет, никто не видел тебя с тем подонком с полицейским значком и револьвером?

— Да мы с ним все время встречаемся,— устало мотнул он головой.— Мы ушли из бара по отдельности. Я убил двух зайцев. Я очень хитрый.

— Почему? — спросил я и вложил лилию в его ручонку.

— Его покупателем был брат Сибил. Никто по нему не скучал, кроме этого полицейского.— Он хихикнул, заткнул лилию в густые кудри над левым ухом, потом вытащил и покрутил в пальцах ее крошечный стебелек.— Хитро, да? Теперь его никто не хватится.

— И правда двух зайцев убил, ничего не скажешь,— сказал я.— Хотя я уверен, что этим дело не ограничится.

— Но теперь ты нам поможешь, правда?

— Конечно помогу. Я же сказал, я очень богат. Я все улажу. У меня к таким делам инстинкт. В одном далеком городе я владел большим театром, а после этого целым островом с дорогими магазинами, ну и так далее. Похоже, я во многих отношениях монстр. Тебе больше никогда, никогда не придется бояться.

— А знаешь, ты правда очень красивый,— сказал он, поднимая одну бровь и быстро подмигивая мне. Он затянулся своей вкусной на вид сигареткой и протянул ее мне. В левой руке он крепко держал лилию.

— Не могу. Я только пью кровь,— покачал головой я.— Я настоящий вампир из книжки. При свете дня нужна полная темнота, а день наступит очень скоро. Не вздумай трогать дверь.

— Ха! — засмеялся он с бесовским восторгом.— Так я ей и сказал! — Он закатил глаза и глянул в направлении гостиной.— Я сказал, что нужно скорее украсть для тебя гроб, но она ответила — нет, ты бы об этом подумал.

— Она совершенно права. Эта комната подходит, но гробы я тоже люблю. Правда.

— А нас ты можешь тоже сделать вампирами?

— Нет, ни за что. Ни в коем случае. У вас чистые сердца, вы слишком живые. И потом, у меня нет такой силы. Так не делают. Нельзя.

Он опять пожал плечами.

—Тогда кто сделал тебя? — спросил он.

—Я родился из черного яйца,— сказал я.— Как и все мы.

Он издевательски засмеялся.

— Ну, остальное ты видел,— сказал я.— Почему бы не поверить в самое лучшее?

Он только улыбнулся, выдохнул дым и посмотрел на меня взглядом мошенника.

Пианино пело грохочущими каскадами, быстрые ноты таяли, едва успев родиться, совсем как последние тонкие зимние снежинки, исчезающие, не упав на тротуар.

— Можно, я поцелую ее, перед тем как идти спать? — спросил я.

Он склонил голову набок и пожал плечами.

— Если ей это не понравится, она все равно не прекратит играть, чтобы сказать об этом.