Два века о любви

Может, лучше и вовсе не жить,

чем тебя день за днём обижать,

вместо чтобы теплом окружить,

к большеглазому сердцу прижать.

Мне кивают кусты, мне дома,

мне летучие гуси кричат.

Что схожу и схожу я с ума,

и скорбям моим край непочат —

вспоминать тихокрылый наряд,

что дрожал на тебе, как листва.

Неужели ещё говорят,

полыхают в пространстве слова,

что бурлили и били ключом?

Грустный день, отомри и звени!

Вот и клён говорит: ну зачем!

Вот и я говорю: извини.

«Мне достали из чёрного чана в метро…»

Мне достали из чёрного чана в метро

красно-рыжую розу за восемь рублей.

И вокруг зазвенел, как пустое ведро,

мир машин, мотоциклов, людей, кораблей.

Будет долго ещё пустотело звенеть,

как бессонная рыба водить хоровод

мир трамваев, дождей, леденцов и монет,

мир холодных ветров и прерывистых вод.

Мимолётная память, глаза затумань,

и забудь обо мне, и качнись к январю.

Я кому говорю – ты меня не достань,

я тебе говорю, я тебе говорю:

только не доставай небольшой номерок,

за который пальто в гардеробе дают,

только не доставай золотой костерок,

у которого тёплые дети снуют.

Потому, что я помню всё так хорошо,

что ни шагу, ни шагу ступить не могу,

ничего не пойму, ничего не решу

с красно-рыжей своей, по колено в снегу.

Как теперь выбираться из каменной тьмы,

из гремучего плача лечебных оков?

В марсианских глазах отражаемся мы,

на галёрке-галерке. Размером с жучков.

«Странное помнится: худенек, угловат…»

Странное помнится: худенек, угловат,

в чёрном костюме, маленький – помнится.

Лампочка гаснет, сколько там киловатт,

и растворяются профиля пол-лица.

Из коридоров тёмных, конфетных снов

тоненьким голосом детство поёт, поёт.

Тот ли ты, мальчик? Мальчик настолько нов,

что непонятно, как его узнаёт

девочка. И говорит, закусив губу:

кто бы ты ни был нынче – побудь со мной.

…Чёрные кудри косо лежат на лбу.

И свитерок, на молнии, шерстяной.

Александр Кабанов, Киев

«Вот мы и встретились в самом начале…»

Вот мы и встретились в самом начале

нашей разлуки: «здравствуй-прощай»…

Поезд, бумажный пакетик печали, —

самое время заваривать чай.

Сладок еще поцелуев трофейный

воздух, лишь самую малость горчит…

Слышишь, «люблю», – напевает купейный,

плачет плацкартный, а общий – молчит.

Мир по наитию свеж и прекрасен.

Чайный пакетик, пеньковая нить…

Это мгновение, друг мой, согласен,

даже стоп-краном не остановить.

Не растворить полустанок в окошке,

не размешать карамельную муть.

Зимние звезды, как хлебные крошки,

сонной рукой не смахнуть. Не смахнуть…

«Непокорные космы дождя, заплетенные, как…»