Читаем Два века о любви полностью

…я с перрона сойду к заголенным стволам

– к зеркалам в их умноженном створе —

там, где с йодом мешается дым пополам

и с рекою мешается море…

…где, как слизни, лежат еще сгустки дождя

на крыжовнике возле обрыва,

где с гранитного склона сползает, дрожа,

сухопутная водоросль – ива…

…где вдвигают поглубже герань и табак

под брезентом облитые крыши,

и отрывистый лай зазаборных собак

комариной зазубрины тише…

__________________

Далеко, у Кронштадта, гроза всё длинней,

но сюда дотемна не доплыть ей,

потому что поставлена сеть перед ней

из блистающих облачных нитей.

Наталья Бельченко, Киев

«Упрятавшимся в лоно фонаря…»

Упрятавшимся в лоно фонаря, —

Где твой фитиль охватываю я,

Тобой разносклоняемое пламя, —

Какого же имения желать,

Когда на свет слетелась благодать

И сумрак расступается над нами.

Так, часть – до целого и пол – до полноты

Довоплощаешь, проникая, ты,

И бегство упраздняется по мере

Прибежища, налившегося в нем,

Пока не в схватке с нашим веществом

Отравленное вещество потери.

А нежность – даже посреди огней —

Влажна и обступает тем тесней

Ковчег фонарный, что иной неведом.

Он сам себе голубка и причал,

Его, как жизнь, никто не выбирал,

И никому не увязаться следом.

«Дитя переулка, дитя тупика…»

Дитя переулка, дитя тупика,

Волшебно заправлена в губы строка,

Как пленка фотоаппарата:

Снимает – снимается – снято.

Покровы срываются, губы дрожат,

Какой-то рубеж окончательно взят —

Вновь отдан – захвачен повторно.

Амор это все-таки норма.

Ранимая норма. От сотен стрижей

Заросший овраг закипает живей.

Отравлен парами заката,

Алхимик глядит виновато.

От силы враждебной защита холмы

И улицы – если до-веримся мы.

А после? Придется раскрыться

Ранимей, чем роза и птица?

«Когда лихорадило город…

Когда лихорадило город,

Влетели стрижи босиком,

Устроив подобие гонок,

Чтоб ветру не стать сквозняком.

Дома, от боязни полёта

Зажмурившись, вжались в сады,

И маленький мальчик на фото

Один избежал пустоты.

Он под поцелуем укрылся,

Совпал со счастливым стрижом

И прыгнул с небесного пирса,

Чтоб выплыть на город и дом,

Где мы, обсыхая, сидели —

Два в небо нырнувших зверька,

И мальчик тогда в самом деле

Взрослел – как взрослеет река.

«Сильнее сильного прижались…»

Сильнее сильного прижались,

На нет друг дружку извели.

Но даже боль была как радость

С проточной стороны земли.

В секундный ход ресницы малой,

Во всхлип из самой глубины

Какая рыба заплывала —

Ловцы доднесь удивлены.

За рыбой медленной янтарной,

Зияющей в бродяжьих снах,

Следит ловец, и год угарный

Его удачею пропах.

Так, меж дорогой и рекою

Впаду в земной круговорот,

Но силы притяженья стою —

Через меня она идёт.

Акростих

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология поэзии

Песни Первой французской революции
Песни Первой французской революции

(Из вступительной статьи А. Ольшевского) Подводя итоги, мы имеем право сказать, что певцы революции по мере своих сил выполнили социальный заказ, который выдвинула перед ними эта бурная и красочная эпоха. Они оставили в наследство грядущим поколениям богатейший материал — документы эпохи, — материал, полностью не использованный и до настоящего времени. По песням революции мы теперь можем почти день за днем нащупать биение революционного пульса эпохи, выявить наиболее яркие моменты революционной борьбы, узнать радости и горести, надежды и упования не только отдельных лиц, но и партий и классов. Мы, переживающие величайшую в мире революцию, можем правильнее кого бы то ни было оценить и понять всех этих «санкюлотов на жизнь и смерть», которые изливали свои чувства восторга перед «святой свободой», грозили «кровавым тиранам», шли с песнями в бой против «приспешников королей» или водили хороводы вокруг «древа свободы». Мы не станем смеяться над их красными колпаками, над их чрезмерной любовью к именам римских и греческих героев, над их часто наивным энтузиазмом. Мы понимаем их чувства, мы умеем разобраться в том, какие побуждения заставляли голодных, оборванных и босых санкюлотов сражаться с войсками чуть ли не всей монархической Европы и обращать их в бегство под звуки Марсельезы. То было героическое время, и песни этой эпохи как нельзя лучше характеризуют ее пафос, ее непреклонную веру в победу, ее жертвенный энтузиазм и ее классовые противоречия.

Антология

Поэзия

Похожие книги