Два века о любви

Та, которая хлеба не ест совсем,

та, которая сладостей со стола не берёт,

та – поправляет чёлку семижды семь

раз, и к бокалу её приникает рот.

Красное – на губах, а снизу – огонь внутри.

Она пьёт саперави терпкую киноварь

и затем говорит ему: говори, говори,

о мой лев желанный, о мой великий царь!

Он лежит на ковре – весь в белом и золотом.

Он уже не вникает, что Леннон в углу поёт.

«Сразу, сейчас, теперь… Но главное – на потом», —

думает он, дыша. И тогда – встаёт.

В эту ночь у жезла будет три жизни, три.

Будет семь жизней дарёных – для влажных врат.

Он говорит: косуля, смотри мне в глаза, смотри.

И тугим. языком. ей отворяет. рот.

Чуткой улиткой ползёт по её зубам.

Что ты дрожишь, родная? – Да, люб, люб, люб —

тяжек и нежен, бережный, сладок! Дам —

не отниму от тебя ненасытных губ.

Ночи неспешней даже, медленней забытья,

он проникает дальше, жаром томим-влеком, —

ловчий, садовник, пахарь, жаждущий пития.

И у неё находит влагу под языком.

Там, на проспекте, возникнет авто, и вот

крест окна плывёт над любовниками по стене.

А он переворачивает её на живот

и ведёт. ногтём. по вздрагивающей. спине.

И когда он слышит: она кричит,

то мычит и саммм, замыкая меж них зазор.

И на правом его колене ранка кровоточит —

где истончилась кожа, стёртая о ковёр.

Елена Касьян, Львов

«Он звонит ей и говорит, что не мог, что, мол, куча дел…»

Он звонит ей и говорит, что не мог, что, мол, куча дел,

Что сегодня он очень старался и, естественно, очень хотел!

Но проблемы висят, как петли: ту обкусишь, другая торчит.

Виноват, говорит, конечно, но был занят, болен, разбит…

А она молчит.

А она понимает, что снова – к чёрту ужин, хоть убран дом,

Что любовь, по большому счёту, у неё совсем не о том,

Что в какой-то момент не важно, у кого вторые ключи,

Если все – инвалиды любви, если каждого надо лечить.

И она молчит.

А он думает: «Всё, мол, в порядке – без истерик, значит, сойдёт».

Говорит, что на этой неделе он зайдёт, непременно, зайдёт…

Так недели, месяцы, годы время складывает в кирпичи —

Сердце рвётся, любовь остаётся. И её обступают врачи.

А она молчит…

«Мне на самом-то деле плевать, что ты давно не звонишь…»