Два зайца, три сосны

— С этим эмигрантишкой!

— И как ты намерена бороться? Напишешь Ангеле Меркель, что профессор Мокшанцев педофил? — уже взбесилась я.

— Оставь эти гнусные инсинуации! А как ты, родная мать, можешь оставить сына на этого… на этого старого развратника? Чему он научит ребенка?

— Да почему же он развратник?

— Ты знаешь, сколько у него было баб?

— Ну и что тут плохого? По крайней мере Гошка станет нормальным мужиком… А Владимир Александрович умнейший, интеллигентнейший человек. Я бы мечтала, чтобы Гошка стал таким, как он. И вообще, мама, успокойся, вопрос решенный.

— А меня не надо было спросить, когда решался этот вопрос?

— Зачем было спрашивать, если я точно знала, что ты скажешь. К тому же Гошка категорически заявил, что хочет остаться с дедом.

— Ну конечно, он еще ребенок, он купился на западную мишуру! А ты и рада от него избавиться, чтобы строгать свои идиотские романы и водить мужиков! А что я останусь одна на старости лет… Вот подожди, ты тоже будешь старой и обязательно одинокой, тебе некому будет подать стакан воды, потому что Гошка бросил тут старую бабку по твоему наущению и тебя тоже бросит.

— Мама, по-моему, я тебя не бросила. Я в Москве и сношу все твои капризы. Достаточно терпеливо, — добавила я, уже теряя терпение.

— Я должна поговорить с Гошей.

— Поговори, кто тебе мешает? Вот тебе мой мобильник, позвони ему и говори, сколько хочешь.

— Зачем мне твой мобильник? Я позвоню ему по городскому телефону…

— Я просто не хочу, чтобы ты потом рассказывала трагическую историю о том, как нынче дороги международные переговоры.

— Ничего, я это осилю! Но говорить в твоем присутствии не желаю! Запиши мне их новый телефон!

— Пожалуйста, вот.

— Да, кстати, я тут слышала, что твой последний «шедевр» рекламируют в метро! По-твоему, это прилично?

— А что ж тут неприличного? Реклама есть реклама.

— Меня просто в жар бросило! И почему ты не взяла псевдоним? Позоришь фамилию!

— Мам, тебе не надоело?

— Мне именно надоело! Я просто уже видеть не могу, что фамилия твоего отца красуется на безобразных глянцевых обложках этой дешевки! Мне стыдно, что моей дочерью торгуют на всех углах.

— Знаешь, нормальная мать, если и не гордилась бы, так по крайней мере радовалась…

— Нормальная мать? Я, значит, ненормальная? Наверное, я же все-таки разбираюсь в литературе, я литературовед…

— Мама, а ты прочитала хоть одну мою книгу?

— Я не могу это читать! Безыдейное, бессмысленное переливание из пустого в порожнее. Ах, он на нее посмотрел, ах, у нее потемнело в глазах, я воспитана на другой литературе.

. — Мама, вот тебе деньги и я пошла. . — Привыкла, что тебя хвалят и не хочешь слушать правду!

— Мам, у тебя своя правда, у меня своя. Вот и все. Если что-то нужно, звони!

* * *

Я вышла от нее в состоянии близком к помешательству. В каком же кошмаре жил мой сын. И ведь никогда не жаловался, а он давно все понял… Слава Богу, слава Богу, что он теперь будет далеко от нее. Мне было ее даже жалко. Конечно, это уже почти клинический случай. А ведь когда в свое время я вернулась к ней, все эти советские страсти как будто были забыты, слишком трудно было жить, мне казалось, она что-то поняла и пришла в норму, но сейчас, когда у нее нет материальных забот и проблем… Что это? Такая неизбывная обида на новую жизнь? Или же попросту глупость? Я давно поняла, что моя мать не самая умная женщина, но сейчас это переходит все границы.

Я села за руль, меня трясло.

* * *

— Олеська, что, Надежда Львовна достала?

— Не то слово! Лер, умоляю, давай больше о ней ни слова! И мне надо выпить!

— Ты же за рулем!

— Я чуть-чуть! Ну, как дела?

— Да у меня-то нормально, а вот ты… Да, пока не забыла! Я тут общалась с Розой…

— И я пока не забыла! Он мне оставил сообщение на автоответчике, просит обязательно ему позвонить. Зачем, не знаешь?

— Догадываюсь, — таинственно улыбнулась Лерка. — Он узнал, что ты выходишь за Миклашевича и чуть не грохнулся в обморок от огорчения.

— Господи, откуда он-то узнал?

— От меня, откуда же… Я нарочно ему сказала.

— Лерка, зачем?

— Я не верю в изменившегося Миклашевича, я слишком хорошо помню все твои страдания…

— И по-твоему Роза может тут что-то поделать?

— Запросто. Он же тебе нравится.

— И что?

— Закрути с ним роман, пока не наделала глупостей.

— А закрутить с ним роман это не глупость? Он же зайчик, ручной зайчик у своей Арины, и боится ее до смерти. Под кровать полез, никогда не забуду его голый зад…

Лерка расхохоталась.

— Что, зад был так прекрасен?

— Самый обычный зад, ничего выдающегося. Кстати, надо бы подарить Арине мысль сделать ему на заду татуировку в виде курочки!

— А там ее пока нет?

— Скоро будет!

— Олеська, ты так это говоришь… Он тебе нравится.

— Плюсквамперфект.

— Это что?

— Давно прошедшее время.

— Врешь! Этот пассаж насчет курочки на заду выдает тебя с головой. Ты его не простила! А это значит, что ты по-прежнему к нему неравнодушна!

— Ерунда, я опять втюрилась в Миклашевича. Ты даже представить себе не можешь, какой он стал. Он согласился на все мои условия…

— Какие?

Я изложила подруге все условия.

— Да? Ну чего не сделаешь, чтобы своего добиться.