Двадцать четвертая буква

Правая рука Сэма Спеллинга так сильно дрожала, что он сомневался, удастся ли закончить письмо. На тыльной стороне ладони виднелись символы IV. Хорошо, что он сразу начал писать печатными буквами. Добрая медсестра, которой оставалось всего пара месяцев до выхода на пенсию, дала ему большой линованный блокнот. Спеллинг хотел написать все на одном листе. После операции, после пробуждения от наркоза ему казалось, будто грудь сдавлена стальным зажимом. «Господи, ты вернул меня назад живым. Теперь моя очередь. Покончить с этой бумажкой для отца Джона».

Когда Спеллинг начал писать, он услышал приглушенный разговор за дверями своей палаты и скрип ножек стула по плитке. Наверное, кто-то сменил помощника маршала, стоящего на посту. Спеллинг взглянул на повязку на груди. Посредине, около сердца, виднелось ржавое пятно размером с четвертак. Сэм чувствовал металлический запах крови и клейкого слоя перевязки. Он продолжал писать.

Боль ударила от груди прямо в челюсть. Сердце затрепыхалось. Монитор слева от кровати запищал. Потом сердцебиение выровнялось, и машина умолкла. Спеллингу казалось, что язык покрылся песком. Левая рука была прикована к кровати, и ему приходилось правой не только писать, но и удерживать блокнот на подставке.

Дверь открылась. Спеллинг приподнял голову и увидел охранника, Лайла Джонсона. За открытой дверью в коридоре зевал и потягивался помощник маршала.

Джонсон прикрыл за собой дверь и заявил:

– Ну что, Управление вернулось к своим обязанностям.

Охранник держал в руке большой стаканчик горячего кофе.

– Прикольно, а? Мы сторожим тебя, а доктора – твое здоровье.

Спеллинг промолчал. Он продолжал писать.

Джонсон фыркнул и подошел к окну, выходящему на парковку.

– Небось завещание пишешь, а? Все мое движимое и недвижимое, типа того, да?

– Может, выйдешь отсюда?

– Все вы, бандюки, одинаковые. Думаете, вы и в тюрьме имеете право на неприкосновенность частной жизни.

– Слушай, мужик, в меня стреляли. Я перенес операцию. Я прикован к этой гребаной кровати. У меня сердце болит. Я никуда не собираюсь. Просто оставь меня в покое, ладно?

– Знаешь, Спеллинг, вот это и называется справедливость, что с тобой вышло.

В дверь постучали.

– Открыто, – сказал охранник.

В комнату вошел Дэн Грант. Он отвернул правую полу пиджака, показывая прицепленный на пояс золотой значок.

– Дэн Грант, убойный отдел, округ Вэлуш.

– Я никого не убивал и пока еще жив, – сказал Спеллинг.

Грант улыбнулся и подошел к кровати.

– Это верно. Но для вашей безопасности мы будем притворяться, что вы умерли. Кто бы в вас ни стрелял, он определенно хотел вашей смерти.

Детектив взглянул на Джонсона:

– Вы нас извините?

Охранник неторопливо пристроил на стаканчик с кофе пластиковую крышку, взглянул на бумагу, которую Спеллинг придерживал рукой, и вышел из палаты.

Грант повернулся к Спеллингу.

– Кто желает вашей смерти?

– Думаю, за последние годы я нажил немало врагов, – вздохнул Спеллинг. – ФБР наконец прихватило моего партнера во время последнего налета на банк. Он ухитрялся держаться в тени, пока не стал себя вести слишком уж небрежно. Вы, разумеется, знаете: меня привезли в суд, чтобы я свидетельствовал против него. Может, сам Ларри или один из его отморозков нанял стрелка. Он ждет суда в тюрьме уже добрых восемь месяцев.

– Возможно, у него есть кто-то на воле, человек, который спланировал и подготовил убийство.

– Может, и так. Мы с ним не друзья. Деловые партнеры, и все.

– Он просто умудрился оставаться в деле дольше вас, верно?

– Ларри тоже нравилось продавать много дури.

– Кто еще может желать вашей смерти?

Спеллинг посмотрел на бумагу, которую закончил писать. Помолчал. Его взгляд стал отрешенным.

– Откуда мне знать? Я знаю только одно – вокруг нас слишком много зла. Это трагедия – дойти до могилы, так и не узнав, кто ты есть. Мы слишком глупы и не понимаем того, что надо, пока не становится слишком поздно. Я не боюсь умереть. Нет, сэр, теперь не боюсь. После того, что я видел, бояться нечего.

Закатные лучи прорвали пелену серых облаков, свет ворвался в палату как живительная энергия. Спеллинг посмотрел в окно и улыбнулся. Снаружи, на подоконнике, уселся воробей.

– Бедная птичка.

Грант взглянул на воробья.

– Потерял лапку, – продолжал Спеллинг. – Парнишке приходится стоять на одной. Одноногий, но у него есть крылья.

Спеллинг написал свою фамилию в самом низу листа, сложил его и подписал жирными печатными буквами:

«Отцу Джону Каллахану. Лично»

– Детектив Грант, это мой билет.

– Билет?

– Мой билет взлететь, как та птичка за окном. Не знаю, долечу ли до небес, но надеюсь, он поможет моим крыльям.

– Что это?

– То, что священник просил меня написать. Никак не связано с судом над Ларри. Скорее, моя исповедь. Священник зайдет забрать ее. Детектив, будьте добры, засуньте бумагу в сумку с моими вещами. Там все, что осталось у меня в этом мире.

Спеллинг улыбнулся потрескавшимися губами. По нижней губе побежала струйка крови цвета засохшего табачного сока.

– Но это все, что мне действительно нужно.

В комнату вошли две медсестры.