Двадцать лет в батискафе.

Впервые в истории аппарат, не связанный с поверхностью, опустился на глубину свыше 4000 метров. Теоретически наше достижение должно оставаться в секрете. Берем курс на Дакар. На борту «Эли Монье» и «Тенаса» царит всеобщее воодушевле­ние. Однако инциденты; связанные с буксировкой, не были за­быты: возвратившись в порт, мы принимаем меры к тому, что­бы они не повторились, и в дальнейшем транспортировка бати­скафа обычно проходила без затруднений.

В любом бортовом журнале можно найти упоминания о сот­нях незначительных событий, из которых складывается по­вседневная жизнь корабля. Со временем я начал отдавать себе отчет в том, что трудности, с которыми мы столкнулись между 21 января и 15 февраля, были, в сущности, не так уж серьезны. В далеком Париже, возможно, были люди, заинтересованные в том, чтобы мы вообще не погружались. Среди телеграмм, ко­торые я получал, были и такие, которые настойчиво требовали от меня предельной осторожности. Тем не менее 15 февраля мы с Вильмом были готовы к погружению на 4000 метров. Среди сопровождавших нас судов был «Ботан Бопрэ», на борту которого находились репортеры радио и газет, намеревавшиеся передавать сообщения о нашем погружении.

Не обошлось, конечно, без инцидентов. Один из аквалангис­тов случайно замкнул батарею, отчего сработал электромагнит, удерживавший балласт в бункерах. Если бы запасливый Вильм не погрузил в свое время целую тонну дроби на борт «Эли Монье», пришлось бы нам всем — и журналистам в том чис­ле — возвращаться в Дакар. На надувных лодках мы в не­сколько приемов перевезли на борт батискафа дополнительный балласт.

Наконец я затягиваю последние гайки на задраенном люке, а Вильм занимается обычной проверкой оборудования. С борта «Эли Монье» просигналили, что надувные лодки отвалили от батискафа.

— Пошли?

— Пошли.

Мы давно научились обходиться без лишних слов; за спи­ной у нас было немало трудностей, бывали и радостные мину­ты, и мы понимали друг друга без слов. Судьба наша была в наших руках: пока мы на поверхности, четырехкилометровый слой воды отделяет нас от опасной цели. Одно движение ру­ки — и батискаф пойдет на погружение. Мы вполне доверяли «ФНРС-ІІІ», и не страх заставлял нас медлить; просто эти се­кунды сами по себе были для нас наградой за долгий труд. Сколько лет мы их ожидали! Да и любопытство одолевало: первыми спуститься в сокровенные глубины — шутка ли! Что мы там увидим? Наверное, ничего особенного.

Задраены люки, заполнена водой входная шахта, батискаф погружается. Погружается и радиоантенна, и в динамике за­молкает голос нашего товарища. 10 часов 8 минут. Мы заняты теперь исключительно наблюдением за приборами и — через иллюминаторы — за морем. Ползет вверх стрелка глубиноме­ра: 40 метров, 50... За иллюминатором наступает ночь. Ско­рость погружения достигает 30 сантиметров в секунду или, иначе говоря, примерно 1,1 километра в час. Нам, собственно, торопиться некуда. В нашем маленьком шаре все спокойно. Ба­тискаф кажется неподвижным. Тишину едва нарушает успокои­тельное шипение кислорода в редукционном клапане. Несколь­ко лампочек освещают пульт управления и шкалы измеритель­ных приборов. Мы по очереди переодеваемся — наша одежда промокла во время перехода на надувной лодке, но мы предусмотрительно захватили с собой сухие вещи. За иллюминатором движется планктон со своим обычным кортежем из креветок и сифонофор. В 11 часов 30 минут глубиномер показал 2000 метров. Чтобы замедлить погружение, сбрасываю тонну балласта: четыре бункера с дробью опустели в течение каких-нибудь полутора минут. Мы уже побили свой прежний рекорд, но пока не видим ничего нового: все тот же планктон и те же симпатичные розовые креветки, вычерчивающие в свете наших прожекторов поблескивающие узоры.

Полдень. Глубина — 3000 метров. Передаю сообщение по гидроакустической связи, но ответа не получаю: наш миниа­тюрный приемник пока еще далек от совершенства. Сбрасываю еще тонну балласта. «ФНРС-ІІІ» застывает на месте. Скорость погружения — ноль. Температура воды за бортом 5°, темпера­тура бензина в поплавке 13°. Через несколько секунд бензин охладится, и батискаф снова пойдет вниз. Проверяем все стыки и сальники. Небольшая течь обнаруживается только в одной из трубок глубиномера; время от времени с глубиномера срывается капля масла, падающая прямо на голову сидящему возле иллюминатора. Пусть неудачник плачет!

12 часов 27 минут, глубина — 3300 метров. Немного спус­тя — 3500. Мы внимательно следим за приближением дна и регулируем скорость погружения, время от времени сбрасывая небольшие количества дроби. Мне бы не хотелось, чтобы «ФНРС-ІІІ» погрузился в ил, как это случилось с «Триестом» в Адриатике. Давление воды — 380 атмосфер. Эхолот не работает. Испортился? Нет, просто он устроен так, что начинает ра­ботать, когда до дна остается 200 метров; по-видимому, пока что дно еще слишком далеко.