Двадцать лет в батискафе.

И вот перо эхолота как будто коснулось бумажной ленты; да, легкий след. Приглядываюсь повнимательнее, жду. Да, вот уже образуется сплошная линия. Сомнений нет — приближаем­ся ко дну. Засекаю время: 12 часов 55 минут, до дна 200 метров. Обмениваемся несколькими короткими фразами

Вильм не отрывается от иллюминатора; я снова уменьшаю ско­рость. Вместе с бензином вес батискафа — около 90 тонн, его Отрицательная плавучесть должна составлять около 20 кило­граммов. Наступает волнующий момент. Часы показывают 13 часов без нескольких секунд, приближается время сеанса связи. Глубина по моим расчетам 3920 метров. Товарищи на­верху, конечно, с нетерпением ждут наших сообщений. Без ко­лебаний передаю: «V-40», что означает: «На борту все в поряд­ке, глубина 4000 метров». Неважно, что на самом деле мы до­стигнем этой глубины лишь через несколько минут. Эхолот показывает 40 метров, потом 30.

— Вижу дно! — сообщает Вильм.

Заглянув в иллюминатор через его плечо, я тоже вижу по­степенно приближающееся беловатое пятно. Батискаф останав­ливается, уравновешенный гайдропом. Три года трудов привели нас в этот уголок нашей планеты, на дно, покрытое, видимо, мелким песком и усеянное ямами и холмиками, природа кото­рых пока остается нам неизвестной. Сколько тайн еще пред­стоит раскрыть! В 13 часов 30 минут снова передаю: «V-40— V-40». Радость наша не знает границ, но вслух мы ее не выра­жаем. В 1954 году я написал следующие строки по поводу открывшегося нам зрелища: „...мы добрались до нее, до нашей надежной, твердой, верной земли. Она избавила нас от неопределенного чувства тревоги, которое с самого начала погруже­ния давило на нас, несмотря на всю нашу подготовку. Хотя ни один из нас не говорил об этом вслух, во время спуска мы оба чувствовали себя подавленными: ведь стены мрака, меж кото­рых мы метр за метром скользили вниз, скрывали враждеб­ный нам мир, пусть даже и отделенный от нас стальным корпусом».

Мы включили двигатели, рассчитывая обследовать дно. Вне­запно в зоне, освещенной прожекторами, показалось нечто по­хожее на роскошный тюльпан; вот он приблизился, и мы его сфотографировали. Позже специалисты разъяснили нам, что мы встретили нечто вроде губки. Двенадцать лет спустя, когда я совершал погружение на «Архимеде» совсем в другом районе, случай помог мне сорвать один из этих «тюльпанов».

Вскоре состоялась еще одна встреча.

— Акула,— говорит Вильм. Правильнее было бы сказать «рыба из породы акул», но мы тут одни, и биологи нас не слы­шат, так что можно себе позволить пренебречь научной терми­нологией. Несколько раз фотографируем этого большого добро­го пса, сторожащего свои владения. Еще какое-то время он по­качивается перед нами, потом, удовлетворенный осмотром ба­тискафа, исчезает в ночи.

Становится очень холодно. Температура воды 3°, и 9 санти­метров стали, отделяющие нас от нее, дышат холодом, точно ледяная стена. Уже около 14 часов! Но мы надеемся увидеть еще кого-нибудь. Внезапно над нашими головами раздается - словно удар грома. Мы переглядываемся. Вода за иллюминатором погрузилась во мрак.

— Видимо, сорвались аккумуляторы прожекторов,—гово­рит Вильм.

И действительно, облегченный на 1200 килограммов батискаф начинает подниматься. Включаю эхолот. Он показывает, что дно удаляется: 10 метров, 15... Вильм проверяет предохранитель — он перегорел.

— Видимо, в электромагнит проникла вода,— предполагает он.— Слишком большая сила тока... Проверим в Дакаре.

Я достаю завтрак. Вильм чем-то удручен. Я вызываю его на разговор, и он признается, что огорчен тем, что ему придется расстаться с батискафом. Это его последнее погружение — «ФНРС-ІІІ» сдан в эксплуатацию, и строителю на нем уже нечего делать. Человеку не дано предвидеть будущее, и мы не знали тогда, что семь лет спустя нам доведется снова работать вместе плечом к плечу и пережить немало незабываемых часов во время испытаний «Архимеда», от начала и до конца скон­струированного и построенного Вильмом.

«ФНРС-ІІІ» ВСТУПАЕТВ СТРОЙ

В высших сферах было решено что батискаф может счи­таться вступившим в строй; для меня это означало одино­чество. На дакарской военно-морской базе Каретт занялся усовершенствованиями, необ­ходимость которых стала оче­видна после погружения на 4000 метров. Надо было повысить герметичность электромагни­тов, разработать новую конструкцию соединений для батарей, отделяющихся от батискафа при аварии. Вместе с Вильмом, ко­торому предстояло продолжить службу в Техническом отделе Управления военно-морского строительства в Париже, я вернул­ся во Францию. Мне надо было подготовить материалы для, нового соглашения между военно-морским флотом и ФНРС, определить расходы и обязательства обеих сторон. К концу мар­та эта работа была закончена, и 2 апреля я отправился в Да­кар для встречи с профессором Теодором Моно, тогдашним ди­ректором Французского института Черной Африки.