Двадцать лет в разведке

Эта процедура действовала не только в сфере импорта-экспорта, но и в области внутреннего снабжения. Тресты и органы управления составляли свои заявки, на основе которых Наркомат промышленности определял квоты и направлял их на рассмотрение Политбюро. В случае согласия Сталина они направлялись в Совнарком для принятия формального решения. Совнарком не мог ни на йоту изменить решение Политбюро, он просто выполнял канцелярские функции. Премьер Молотов автоматически одобрял все решения Сталина. Когда я получал решение за подписью Сталина, например, об отправке ста автомобилей в Синьцзян, то немедленно выполнял его. Когда то же самое решение через неделю приходило ко мне на бланке Совнаркома и за подписью Молотова, автомобили были уже в пути. Эта абсурдная ситуация продолжалась до весны 1941 года, когда Сталин, чувствуя приближение войны и видя, какими преимуществами пользуется Гитлер, занимая одновременно посты фюрера и рейхсканцлера, решил покончить с этой нелепостью и сделал себя премьером.

Если в «Станкоимпорте» я постоянно барахтался в бюрократическом болоте, то в «Автомотоэкспорте» меня накрыло с головой. Я не мог и шагу ступить без бесконечных совещаний и согласований с несколькими заинтересованными наркоматами. С Наркоминделом надо было посоветоваться о том, не противоречит ли наш экспорт общей политической линии в отношении данной страны. С Наркомпромом надо было отработать детальный график выпуска продукции. С Наркоматом обороны надо было согласовать вопрос о возможности экспорта последних моделей нашего оружия, а также обеспечить защиту наших изобретений. Вопросы цен и финансирования надо было согласовать с Наркомвнешторгом и Наркомфином. Нужно было урегулировать проблемы транспортировки и т. п. Горе мне, если я за несколько месяцев не смогу точно предсказать, сколько мне понадобится вагонов и в каком они пойдут направлении. Все это должно было быть включено в квартальный план Наркомата путей сообщения и связи.

Неделями я метался из одного ведомства в другое, улаживая конфликты интересов. Но не только я, все мои помощники ежедневно занимались тем, что метались из одного ведомства в другое, совещаясь и согласовывая. Свою собственную работу порой приходилось делать ночью.

На последнем этапе, перед тем как передавать материалы в Политбюро, нужно было получить согласие Комиссии по экспорту вооружений Высшего совета обороны под председательством К. Е. Ворошилова, двумя заместителями которого были Тухачевский и Гамарник. Я должен был постоянно поддерживать тесный контакт с нашими военными руководителями. В решении этих вопросов я надеялся на помощь своего друга и бывшего командира Тухачевского. Он делал все, что мог, но мог он не так уж много. Армия тоже погрязла в бюрократизме.

Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти. Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и оживленным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику.

Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом:

– Доброе утро, Климентий Ефремович… Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович… Будет выполнено, Климентий Ефремович…

Так он говорил с Ворошиловым.

Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Глядя, как этот замечательный военачальник получает и реагирует на приказы, стал понимать, почему на то, чтобы дать ответ на мой вопрос, требуется несколько дней. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы. Ему тоже приходилось спрашивать и спрашивать, все его действия должны были соответствовать, с одной стороны, указаниям Ворошилова и, с другой – решениям Политбюро. В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена; в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего.

В другой раз я получил от Тухачевского свою объемистую докладную записку с многочисленными пометками на полях. Посвящена она была сугубо техническим аспектам поставки танков Турции. Оказалось, что пометки, замечания, рекомендации и указания по каждому параграфу были сделаны рукой Ворошилова! Я же полагал, что Тухачевский поручит кому-то из своих подчиненных подготовить мне ответ. Вот до какой степени централизации все дошло. Всякая инициатива, даже на самом высоком уровне, была задавлена. В большинстве случаев и Ворошилов не решался принимать самостоятельное решение, не посоветовавшись со Сталиным.