Двадцать минут на Манхэттене

До XIX века практически все города функционировали по принципу «всё под боком». Ремесленная продукция изготовлялась в мастерской, расположенной под домом ремесленника, и часто служила и местом товарообмена. Для верности, в городе всегда были четко выделены блоки, отведенные для бедняков и меньшинств, для специализированной торговли, для больших рынков, для религиозных надобностей, а также места власти. Первейшее разделение – между городом и деревней, между урбанистическим и сельскохозяйственным пространством. Но индустриализация создала новый рабочий класс, в котором вечно копятся протестные настроения, что породило необходимость вытеснить представителей этого класса из мест, более благоприятных для обитания богатых выгодополучателей их труда, в такие места, где увеличится эффективность от их связей с фабриками и потенциальный наплыв работников лишь повысит возможности для эксплуатации.

Повсеместный рост индустриализации, с ее гигантскими площадками и всё возрастающей специализацией труда и реформистской правовой базой, а также публичная бюрократия, наделенная правом принуждения, фундаментально переопределили город. Хотя первый по-настоящему действенный закон о зонировании в США – это Нью-йоркский городской акт 1916 года, упорядочивший ограничения и по форме, и по эксплуатации домов, сама идея официального регулирования неподобающей или опасной эксплуатации зданий существовала столетиями. В конце XVII века в Бостоне действовал закон, требующий от строительных конструкций огнеустойчивости и определяющий места, отведенные для устройства скотобоен, ректификационных колонн и вытопки жира. А в Нью-Йорке еще раньше существовали ограничения, касающиеся свинарников и отхожих мест, подобные государственные правила пространственной организации в зависимости от назначения стали в XIX веке частью законодательства буквально каждого американского города и поселка. Беглый взгляд на действующую в Нью-Йорке законодательную базу о зонировании, с остающимися в ней ограничениями касательно скотобоен, красилен, канатных мастерских и прочих анахронизмов, демонстрирует нам как историю регулирования неприятных производств, так и археологию деиндустриализации.

С момента объединения в 1898 году пяти районов-боро[10] в единый город Нью-Йорк выработал только один законченный городской план – и он так никогда и не был принят. Зонирование по назначению и плотности населения продолжает по умолчанию оставаться основополагающим принципом при организации пространства и главным «рычагом» городского планирования. Но хотя классическое зонирование сохраняет значение для того, чтобы иметь возможность исключить абсолютно неподходящие для данного места виды деятельности, регулировать плотность населения и воплощать определенные пространственные решения общегородского характера, постиндустриальная экономика наших дней (по крайней мере, в «развитых» странах) предлагает решительно пересмотреть заложенные в основу зонирования принципы разделения. Производство становится все чище и все в большей степени основывается на знаниях, наша городская экономика решительно преобразуется в экономику услуг, а расизм и национальная рознь все убывают. Кроме того, концепция «смешанного назначения» становится все более распространенной и заметной. Все это свидетельствует о том, что городам пора радикально переосмыслить принцип зонирования – как способ усиления и упрочения этой полезной «перемешанности» разных видов использования городского пространства, а не простой их изоляции.

Огромные преобразования, привнесенные в индустриальный город, породили другой побочный эффект – резкий рост культуры реформ и консолидация научных дисциплин и инструментов современного городского планирования. Критики города располагались в диапазоне от таких революционеров, как Фридрих Энгельс, чье описание условий жизни рабочего класса в Манчестере остается непревзойденным,[11] до чувствительных архитекторов-наблюдателей, подобных Огастесу Пьюджину,[12] оплакивавшему исчезновение традиционного сельского пейзажа и связанных с ним социальных отношений – которые, впрочем, трудно назвать равноправными. В Соединенных Штатах урбанистическое реформатство расцвело в критических работах, выдержанных в лучших традициях «разгребания грязи». Например, «Как живут остальные»[13] Якоба Рииса, «Стыд городов» Линкольна Стивенса и множество других. Здесь же стоит упомянуть движение «народных домов», т. е. общественных центров, включавших в себя детские сады, художественные мастерские, библиотеки и т. д., инициированное Джейн Аддамс. Появлялись и множились общественные движения, призванные улучшать ситуацию в сфере здравоохранения и санитарии, в детских учреждениях, тюрьмах, домах бедняков, равно как и в условиях работы и ее оплаты – не говоря уж о борьбе за отмену рабства, женские права, права иммигрантов и за более справедливое распределение общественного богатства. Многое из того, за что тогда боролись, теперь стало частью ментального убранства Нью-Йорка.