Двадцать новогодних чудес

На крыльцо выбежала встревоженная Снегурочка, а следом за ней принаряженные старички.

— Ой, как мы, Дедушка, переживали, думали, что случилось по дороге. — Увидев, что Дед Мороз и не дед вовсе, щеки у Снегурки вспыхнули алым, точно снегири среди заснеженных ветвей.

— Хороший конец получился у твоей сказки! — Федор хлопнул по плечу Деда, распрягая оленей.

— Почему же конец? — удивилась Снегурочка. — У нас еще концерт и чаепитие.

Когда стихи, хороводы и подарки остались позади, Снегурочка пригласила Деда Мороза поужинать.

— Светлана, — представилась она, снимая кокошник.

— Николай, — подхватил Дед Мороз, снимая бороду.

— Вот теперь точно можно сказать, что хороший конец, — робко улыбнулась Света.

Николай улыбнулся в ответ:

— Почему же конец? Может, это только начало?!

Ольга Золотарева

Катавасия

Был канун православного Рождества. В потоке электронных сообщений, открыток и поздравлений Юленьке Андреевне встретилось приглашение в поход: кто-то звал разделить путь к храму на ночную праздничную службу, пройти несколько километров через заснеженный лес. Хотя она была совсем не набожная женщина и не походница, но идея показалась восхитительной. Эта возможность воодушевила, запала в сердце и прижилась. С давно забытым предвкушением Юленька поняла, что это именно то, чего она ждала все эти нерадостные для нее новогодние праздники, да и весь прошедший невеселый год. Что-то нужно было ей предпринять, чтобы перестать себя чувствовать недоразумением, бредущим на тонких ножках по свету.

Было темно, когда Юленька Андреевна вышла из вагона на заснеженный перрон. В дороге она волновалась: сначала боялась сесть не в ту электричку, потом выйти не на той остановке. А сейчас, когда все было позади, вдыхала свежий морозный воздух. Люди, вышедшие на станции, быстро разошлись.

Высокая фигура мужчины в длинном одеянии и островерхой шапке издалека показалась Юленьке батюшкой или монахом, что вполне соответствовало рождественскому походу. Но когда она приблизилась к мужчине, в ярком свете фонаря разглядела суконный кафтан и шапку, украшенную мохнатым овчинным мехом, бородатое лицо, прищуренные, какие-то скифские, казалось, глаза. Ряженый вежливо ждал вопроса — наверное, думал, что она спросит, как пройти на какую-нибудь улицу, выглядел благонадежно и доброжелательно.

— Вы давали объявление? — спросила Юленька.

— Я друзей в поход звал, на службу! Вот, жду, что хоть кто-то составит мне компанию, — искренне недоумевая, развел он руками.

— А я думала, что это ряженый поход и всех зовут? Гуляния на Рождество?

Он смерил ее взглядом, явно не видя ничего особенного в ее наряде.

— Я в тулупе и валенках! — Юленька гордо вздернула подбородок. На ней была старая потертая дубленка, которую она всегда называла тулупом, и сапоги до колен, подшитые кожей, называемые ею валенками. Голову прикрывал платок, завязанный по-деревенски, под подбородком, — ей подумалось, что в храм на Рождество так надо.

— Ну ладно, — усмехнулся в бороду ряженый.

Юленька внимательней разглядела его наряд. Похож на стрельца. Да, точно, кафтан стрельца: сукно, пуговицы, петельки… Отлично сшитый кафтан.

— Вот ведь ерунда какая! Свалилась на мою голову! Почему нет? Только весь лес утыкан указателями. Претерпевания по колено в сугробах через бурелом не получится, — проговорил мужчина.

— Мне нужно, понимаете? Как Камино де Сантьяго1! — не замечая его иронии, она просительно сложила руки в варежках, не то девочка, не то старушка, с маленьким личиком, со скорбными складочками от носа к уголкам рта, приблизилась к нему. — Мне нужно претерпеть!

Он поднял руки вверх, соглашаясь.

Тронулись в путь. Стрелец чуть впереди, она за ним.

— А у меня и фонарик есть! — похвасталась Юленька.

— Так с фонариком ночью видно только там, куда светит фонарик. Без него — видно везде, — рассудительно отвечал стрелец.

Она начала говорить. Видимо, от волнения и возбуждения, удивления от самой себя, что все-таки она решилась на поход. Идет, и вот еще чуть-чуть — и ее осенит какая-то важная мысль! И жизнь ее станет ясной и понятной.

— Спасибо вам, мне повезло, что не отказались меня взять. Мне очень нужно! Я учительница. Я скучная. Я не пью, не курю. Когда он ушел, мой муж, а потом и сын к нему жить ушел, мне как выклевали в груди. Кровоточило, понимаете? Хотелось бы взять и зашить, напихать поглубже подорожник, а сверху лоскутами заплатку наложить, и пластырем, пластырем, чтобы не видно никому было пустоты. А то стыдно! Понимаете? Стыдно быть несчастной. Они же не умерли — муж с сыном, они просто не смогли больше жить со мной рядом. Я ждала, что вернутся, плакала, уговаривала, а потом половина меня умерла, понимаете?

Там, где дорога была шире и можно было идти рядом, она пыталась заглядывать стрельцу в лицо. Он кивал бородой, слушал, не задавал вопросов.