Двадцать первый: Книга фантазмов

Гордан взял ракию и не заметил, как усач и второй чекист вывели бывшего железнодорожника из вагона. Это видела только учительница. На миг они остановились, чекист поднял руку и, помахав кожаной кепкой, дал знак машинисту ехать дальше, в этот момент Кирилл снова посмотрел на Гордана, который со своей стороны пристально наблюдал за ним, не понимая, что происходит, но чувствуя, что случился еще один каприз времени, столкнувший одну с другой две эпохи.

Потом все трое направились к выходу из вокзала.

Следом за ними сошел и человек с проницательными черными глазами и закрученными усами, одетый в необычное пальто и синий галстук, посмотрел налево и направо, увидел цель и исчез, уйдя куда-то в другую сторону. Поезд снова тронулся и стал набирать скорость.

— А что это… — задумчиво сказал Гордан.

— Революция пожирает своих детей… — перебила его учительница, глядя через окно на удаляющуюся станцию, за которой исчез железнодорожник на запасном пути времени, проходящем через послевоенное Куманово.

— Но он не дитя революции, — сказал Гордан, подставляя разгоряченное лицо свежему ночному воздуху, развевавшему ему волосы. — Скорее племянник…

— Их она пожирает тоже. Всех. Боже, как я ненавижу войны и революции, — сказала учительница, глядя в глубокую тьму, воцарившуюся за окном.

— Прошу прощения… — вспомнил Гордан вопрос, который он хотел, но забыл задать. — Этот человек в синем галстуке, который только что сошел с поезда, он случайно не…

— Да, — сказала учительница, — это Бранислав Нушич.

51

Первый луч солнца, вставшего за селом Петрино, пробился через щель в закрытых ставнях и лег на лицо спящего профессора Кавая. Климент проснулся, но света под закрытыми веками было так много, что он подумал, что все еще спит и видит сон, однако потом он поднял голову, подошел к окну, распахнул его — солнечные лучи играли на стенах старого дома. Профессор посмотрел на часы и, хотя было еще очень рано, решил больше не ложиться. Он умылся холодной водой, потом надел, как когда-то, свою полевую одежду, вскинул на плечи рюкзак со сменой белья, небольшим количеством еды и фляжкой свежей воды и отправился в город — позавтракать, чтобы дождаться того времени, когда прилично будет постучаться в двери одного из домов, в котором хранились ключи от маленькой церкви Святого Климента, расположенной напротив текке Абдул Керим-бабы.

Кавай, в своих старых штанах и высоких ботинках на резиновой подошве похожий на припозднившегося туриста, опять вышел на площадь со старым чинаром, но на этот раз двинулся в противоположном направлении — в сторону озера и старого города. Тут он увидел стоящий неподалеку крошечный грузовик, из которого страдающий от похмелья водитель выгружал пластиковые ящики с бубликами и носил их в только что открывшийся магазин. Кавай, любивший этот местный деликатес, о котором он часто вспоминал в Скопье, подождал, пока грузовичок уедет, купил два бублика и зашагал к озеру.

Он не спеша шел по торговой улице, где еще никого не было, когда вдруг услышал странный звук копыт, громко цокающих по булыжной мостовой, обернулся и увидел, как к нему, будто пришедший из другой эпохи и другого мира, быстро приближается арабский скакун, запряженный в двуколку. Неожиданно из экипажа высунулся человек с чалмой на голове, в кафтане с соболиной опушкой и в суконных штанах, который, стоя в двуколке, погонял лошадь, но тут заметил Кавая и натянул поводья, остановившись прямо перед профессором аналитической семиологии университета в Скопье. Климент Кавай ошарашенно смотрел на разгоряченное животное и его возницу, потом увидел, что человек поднял кнут, и ощутил едкую боль на щеке, а призрачная колесница понеслась дальше по улице и исчезла за поворотом вместе с возницей.

52

Майю разбудил свет уже давно начавшегося дня. Она посмотрела на часы и поняла, что сегодня не успеет на лекции. Потянувшись в постели, она стала раздумывать, что скажет преподавателю в оправдание. Ей пришло на ум, что она могла бы объяснить ему, что ей было нужно внимание человека, может быть, и секс, и что она получила больше, чем ожидала от случайного любовника.

Никогда раньше у нее не было такой мимолетной связи, хотя ее подружки в Скопье практиковали быстрый секс без обязательств, встречи на одну ночь. Она никогда прежде такого себе не позволяла, но не из-за слишком строгого патриархального воспитания, полученного дома. Со стороны родителей Майе была предоставлена полная свобода. Родители всегда ей доверяли, и проблемы со старшими, на которые частенько жаловались ее подруги, для нее были чем-то непонятным, конфликт поколений казался ей искусственно поддерживаемым мифом. Для подруг Майя была своего рода исключением из правил, она же считала их недалекими, довольными собой пустышками. Не стала ли и она сама, подумалось ей, одной из них после быстрой и глупой интрижки с голубоглазым красавцем?